КРАХ  II  ИНТЕРНАЦИОНАЛА

 

Под крахом Интернационала иногда разумеют просто формальную сторону дела, перерыв интернациональной связи между социалистическими партиями воюющих стран, невозможность собрать пи международной конфе­ренции, ни Международного социалистического бюро 184 и т. п. На этой точке зрения стоят некоторые социалисты нейтральных, маленьких стран, вероятно, даже большин­ство официальных партий в них, затем оппортунисты и их защитники. В русской печати, с заслуживающею глубокой признательности откровенностью, выступил на защиту этой позиции г. Вл. Косовский в № 8 «Информационного Листка» Бунда 185, причем редакция «Листка» ни единым словом не оговорила своего несогласия с автором. Можно надеяться, что защита национализма г. Косовским, ко­торый договорился до оправдания немецких социал-демо-* кратов, голосовавших за военные кредиты, поможет многим рабочим окончательно убедиться в буржуазно-на­ционалистическом характере Бунда.

Для сознательных рабочих социализм - серьезное убеждение, а не удобное прикрытие мещански-примири­тельных и националистически-оппозиционных стремле­ний. Под крахом Интернационала они разумеют вопию­щую измену большинства официальных социал-демокра­тических партий своим убеждениям, торжественнейшим заявлениям в речах на Штутгартском и Базельском меж­дународных конгрессах, в резолюциях этих конгрессов и т. д. Не видеть этой измены могут только те, кто не хочет видеть ее, кому это невыгодно. Формулируя дело на­учным образом, т. е. с точки зрения отношения между

классами современного общества, мы должны сказать, что большинство социал-демократических партий и во главе их, в первую очередь, самая большая и самая влиятельная партия II Интернационала, германская, встали на сторону своего генерального штаба, своего правительства, своей буржуазии против пролетариата. Это - событие всемирно-исторической важности, и на возможно более всесторон­нем анализе его нельзя не остановиться. Давно признано, что войны, при всех ужасах и бедствиях, которые они влекут за собой, приносят более или менее крупную пользу, беспощадно вскрывая, разоблачая и разрушая многое гнилое, отжившее, омертвевшее в человеческих уч­реждениях. Несомненную пользу начала тоже приносить человечеству и европейская война 1914-1915 года, пока­зав передовому классу цивилизованных стран, что в его партиях назрел какой-то отвратительный гнойный нарыв, и несется откуда-то нестерпимый трупный запах.

 

I

 

Есть ли налицо измена главных социалистических пар­тий Европы всем своим убеждениям и задачам? Об этом не любят говорить, разумеется, ни сами изменники, ни те, кто твердо знает - или смутно догадывается - что ему придется дружить и мириться с ними. Но, как бы ни было это неприятно разным «авторитетам» II Интернационала или их фракционным друзьям среди российских социал-демократов, мы должны прямо взглянуть на вещи, назвать их своими именами, сказать рабочим правду.

Есть ли фактические данные по вопросу о том, как пе­ред настоящей войной и в предвидении ее смотрели со­циалистические партии на свои задачи и на свою тактику? Бесспорно, есть. Это - резолюция Базельского междуна­родного социалистического конгресса в 1912 году, которую мы перепечатываем, вместе с резолюцией Хемшщкого германского социал-демократического съезда того же года 186, как напоминание о «забытых словах» социализма. Подводя итог громадной пропагандистской и агитацион­ной литературе всех стран против войны, эта резолюция представляет собой самое точное и полное, самое торже­ственное и формальное изложение социалистических взглядов на войну и тактики по отношению к войне.

Нельзя назвать иначе, как изменой, уже тот факт,"что ни один из авторитетов вчерашнего Интернационала и сегод­няшнего социал-шовинизма, ни Гайндман, ни Гед, пи Ка­утский, ни Плеханов, не решаются напомнить своим чита­телям эту резолюцию, а либо совершенно молчат о ней, либо цитируют (подобно Каутскому) второстепенные ме­ста ее, обходя все существенное. Самые «левые», архире­волюционные резолюции - и самое бесстыдное забвение их или отречение от них, вот одно из самых наглядных проявлений краха Интернационала,- а вместе с тем и одно из самых наглядных доказательств того, что верить в «исправление» социализма, в «выпрямление его линии» путем одних резолюций могут теперь лишь люди, у кото­рых беспримерная наивность граничит с хитрым жела-нием увековечить прежнее лицемерие.

Гайндмана еще вчера, можно сказать, когда он повер­нул перед войной к защите империализма, все «порядоч­ные» социалисты считали свихнувшимся чудаком, и никто не говорил о нем иначе, как в тоне пренебрежения. А те­перь к позиции Гайндмана целиком скатились,- отли­чаясь между собой только в оттенках и в темпераменте,- виднейшие социал-демократические вожди всех стран. И мы никак не в состоянии оценить и охарактеризовать сколько-нибудь парламентским выражением гражданского мужества таких людей, как, напр., писатели «Нашего Слова» 187, когда они пишут о «господине» Гайндмане в тоне презрения, а о «товарище» Каутском говорят - или молчат - с видом почтения (или подобострастия?). Разве можно примирить такое отношение с уважением к социа­лизму и к своим убеждениям вообще? Если вы убеждены в лживости и гибельности шовинизма Гайндмана, то не следует ли направить критику и нападки на более влиятельного и более опасного защитника подобных взгля­дов, Каутского?

Взгляды Геда в последнее время выразил едва ли не всего подробнее гедист Шарль Дюма в своей брошюрке: «Какого мира мы желаем». Этот «начальник кабинета Жюля Геда», подписавшийся так на заглавном листе бро­шюры, разумеется, «цитирует» прежние заявления социа­листов в патриотическом духе (как цитирует подобные же заявления и немецкий социал-шовинист Давид в своей по­следней брошюре о защите отечества), но Базельского манифеста он не цитирует! Об этом манифесте молчит и Плеханов, преподнося с необыкновенно самодовольным видом шовинистские пошлости. Каутский подобен Плеха­нову: цитируя Базельский манифест, он опускает все революционные места в нем (то есть все его существен­ное содержание!) - вероятно, под предлогом цензурного запрещения... Полиция и военные власти, своими цензур­ными запретами говорить о классовой борьбе и о револю­ции, пришли «кстати» на помощь изменникам социализма!

Но, может быть, Базельский манифест представляет из себя какое-нибудь бессодержательное воззвание, в ко­тором нет никакого точного содержания, ни историче­ского, ни тактического, относящегося безусловно к данной конкретной войне?

Как раз наоборот. В Базельской резолюции меньше, чем в других, пустого декламаторства, больше кон­кретного содержания. Базельская резолюция говорит именно о той самой войне, которая и наступила, именно о тех самых империалистических конфликтах, которые разразились в 1914-1915 гг. Конфликты Австрии и Сербии из-за Балкан, Австрии и Италии из-за Албании и т. д., Англии и Германии из-за рынков и колоний вообще, России с Турцией и пр. из-за Армении и Кон­стантинополя - вот о чем говорит Базельская резолюция, предвидя именно теперешнюю войну. Как раз про тепе­решнюю войну между «великими державами Европы» го­ворит Базельская резолюция, что эта война «н е может быть оправдана ни самомалейшим пред­логом какого бы то ни было народного интерес а»!

И если теперь Плеханов и Каутский - берем двоих самых типичных и самых близких для нас, пишущего по-русски или переводимого ликвидаторами на русский, авторитетных социалистов - подыскивают (при помощи Аксельрода) разные «народные (или, вернее, простона­родные, взятые из уличной буржуазной прессы) оправда­ния» войне, если они с ученым видом и с запасом фаль­шивых цитат из Маркса ссылаются на «примеры», на войны 1813 и 1870 гг. (Плеханов) или 1854-1871, 1876- 1877, 1897 годов (Каутский),- то, поистине, только люди без тени социалистических убеждений, без капельки социалистической совести могут брать «всерьез» подобные доводы, могут не назвать их неслыханным иезуитизмом, лицемерием и проституированием социализма! Пусть не­мецкое правление партии («форштанд») предает прокля­тию новый журнал Меринга и Розы Люксембург («Интер­национал» 188) за правдивую оценку Каутского, пусть Ван-дервельде, Плеханов, Гайндман и К°, при помощи полиции «тройственного согласия» 18Э, так же третируют своих про­тивников,- мы будем отвечать простой перепечаткой Ба-зельского манифеста, изобличающего такой поворот вож­дей, для которого нет другого слова, кроме измены.

Базельская резолюция говорит не о национальной, не о народной войне, примеры которых в Европе бывали, ко­торые даже типичны для эпохи 1789-1871 гг., не о рево­люционной войне, от которых социал-демократы никогда не зарекались, а о теперешней войне, на почве «капита­листического империализма» и «династических интере­сов», на почве «завоевательной политики» обеих групп воюющих держав, и австро-германской и англо-франко-русской. Плеханов, Каутский и К° прямо-таки обманы­вают рабочих, повторяя корыстную ложь буржуазии всех стран, стремящейся из всех сил эту империалистскую, ко­лониальную, грабительскую войну изобразить народной, оборонительной (для кого бы то ни было) войной, и поды­скивая оправдания для нее из области исторических при­меров кеимпериалистских войн.

Вопрос об империалистическом, грабительском, проти-вопролетарском характере данной войны давно вышел из стадии чисто-теоретического вопроса. Не только теорети­чески оценен уже, во всех своих главных чертах, импери­ализм, как борьба гибнущей, одряхлевшей, сгнившей буржуазии за дележ мира и за порабощение «мелких*» наций; не только повторялись тысячи раз эти выводы во всей необъятной газетной литературе социалистов всех стран; не только, напр., представитель «союзной» по отношению к нам нации, француз Дэлэзи, в брошюре о «Грядущей войне» (1911 года!) популярно разъяснял гра­бительский характер настоящей войны и со стороны фран­цузской буржуазии. Этого мало. Представители пролетар­ских партий всех стран единогласно и формально выра­зили в Базеле свое непреклонное убеждение в том, что грядет война именно империалистского характера, сделав из этого тактические выводы. Поэтому, между прочим, должны быть отвергнуты сразу, как софизмы, все ссылки на то, что отличие национальной и интернациональной тактики недостаточно обсуждено (сравни последнее ин­тервью Аксельрода в №№ 87 и 90 «Нашего Слова»), и т. д. и т. п. Это - софизм, ибо одно дело всестороннее научное исследование империализма; такое исследова­ние только начинается, и оно, по сути своей, бесконечно, как бесконечна наука вообще. Другое дело - основы социалистической тактики против капиталистического империализма, изложенные в миллионах экземпляров социал-демократических газет и в решении Интерна­ционала. Социалистические партии - не дискуссионные клубы, а организации борющегося пролетариата, и когда ряд батальонов перешел на сторону неприятеля, их надо назвать и ославить изменниками, не давая себя «поймать» лицемерными речами о том, что «не все одинаково» пони­мают империализм, что вот шовинист Каутский и шови­нист Кунов способны написать об этом томы, что вопрос «недостаточно обсужден» и проч. и т. п. Капитализм во всех проявлениях своего грабительства и во всех мельчай­ших разветвлениях его исторического развития и его национальных особенностей никогда не будет изучен до конца; о частностях ученые (и педанты особенно) ни­когда не перестанут спорить. «На этом основании» отка­зываться от социалистической борьбы с капитализмом, от противопоставления себя тем, кто изменил этой борьбе, было бы смешно,- а что же другое предлагают нам Каутский, Кунов, Аксельрод и т. п.?

Никто даже и не попытался ведь разобрать теперь, после войны, Базельскую резолюцию и показать ее непра­вильность!

II

 

Но, может быть, искренние социалисты стояли за Базельскую резолюцию в предвидении того, что война создаст революционную ситуацию, а события опровергли их, и революция оказалась невозможной?

Именно таким софизмом пытается оправдать свой пе­реход в лагерь буржуазии Кунов (в брошюре «Крах пар­тии?» и в ряде статей), а в виде намеков мы встречаем подобные «доводы» почти у всех социал-шовинистов с Каутским во главе. Надежды на революцию оказались иллюзией, а отстаивать иллюзии не дело марксиста, рас­суждает Кунов, причем сей струвист ни единым словом не говорит об «иллюзии» всех подписавших Базельский манифест, а, как отменно-благородный человек, старается свалить дело на крайних левых, вроде Паннекука и Радека!

Рассмотрим, по существу, тот довод, что авторы Базельского манифеста искренно предполагали наступление революции, но события опровергли их. Базельский мани­фест говорит - 1) что война создаст экономический и по­литический кризис; 2) что рабочие будут считать свое участие в войне преступлением, преступной «стрельбой друг в друга ради прибылей капиталистов, ради често­любия династий, ради выполнения тайных дипломати­ческих договоров», что война вызывает среди рабочих «негодование и возмущение»; 3) что указанный кризис и указанное душевное состояние рабочих социалисты обязаны использовать для «возбуждения народа и для ускорения краха капитализма»; 4) что «правительства» - все без исключения - не могут начать войны «без опасно­сти для себя»; 5) что правительства «боятся пролетарской революции»; 6) что правительствам «следует вспомнить» о Парижской Коммуне (т. е. о гражданской войне), о ре­волюции 1905 г. в России и т. д. Все это  - совершенно ясные мысли; в них нет ручательства, что революция будет; в них положено ударение на точную характери­стику фактов и тенденций. Кто по поводу таких мыслей и рассуждений говорит, что ожидавшееся наступление рево­люции оказалось иллюзией, тот обнаруживает не маркси­стское, а струвистское и полицейски-ренегатское отноше­ние к революции"

Для марксиста не подлежит сомнению, что революция невозможна без революционной ситуации, причем не вся­кая революционная ситуация приводит к революции. Ка­ковы, вообще говоря, признаки революционной ситуации? Мы наверное не ошибемся, если укажем следующие три главные признака: 1) Невозможность для господствующих классов сохранить в неизмененном виде свое господство; тот или иной кризис «верхов», кризис политики господст­вующего класса, создающий трещину, в которую- проры­вается недовольство и возмущение угнетенных классов. Для наступления революции обычно бывает недостаточно, чтобы «низы не хотели», а требуется еще, чтобы «верхи не могли» жить по-старому. 2) Обострение, выше обыч­ного, нужды и бедствий угнетенных классов. 3) Значи­тельное повышение, в силу указанных причин, активности масс, в «мирную» эпоху дающих себя грабить спокойно, а в бурные времена привлекаемых, как всей обстановкой кризиса, так и самими «верхами», к самостоятельному историческому выступлению.

Без этих объективных изменений, независимых от воли не только отдельных групп и партий, но и отдельных классов, революция - по общему правилу - невозможна. Совокупность этих объективных перемен и называется ре­волюционной ситуацией. Такая ситуация была в 1905 году в России и во все эпохи революций на Западе; но она была также и в 60-х годах прошлого века в Германии, в 1859-1861, в 1879-1880 годах в России, хотя револю­ций в этих случаях не было. Почему? Потому, что не из всякой революционной ситуации возникает революция, а лишь из такой ситуации, когда к перечисленным выше объективным переменам присоединяется субъективная, именно: присоединяется способность революционного класса на революционные массовые действия, достаточно сильные, чтобы сломить (или надломить) старое прави­тельство, которое никогда, даже и в эпоху кризисов, не «упадет», если его не «уронят».

Таковы марксистские взгляды на революцию, которые много, много раз развивались и признавались за бесспор­ные всеми марксистами и которые для нас, русских, осо­бенно наглядно подтверждены опытом 1905-го года. Спра­шивается, что предполагалось в этом отношении Базель-ским манифестом в 1912 году и что наступило в 1914- 1915 году?

Предполагалась революционная ситуация, кратко опи­санная выражением «экономический и политический кри­зис». Наступила ли она? Несомненно, да. Социал-шовинист Ленч (который прямее, откровеннее, честнее выступает с защитой шовинизма, чем лицемеры Кунов, Каутский, Плеханов и К°) выразился даже так, что «мы пережи­ваем своеобразную революцию» (стр. 6 его брошюры «Германская социал-демократия и война», Берлин, 1915). Политический кризис налицо: ни одно из правительств не уверено в завтрашнем дне, ни одно не свободно от опасности финансового краха, отнятия территории, изгнания из своей страны (как изгнали правительство из Бельгии). Все правительства живут на вулкане, все апеллируют сами к самодеятельности и героизму масс. Политический режим Европы весь потрясен, и никто, наверное, не станет отри­цать, что мы вошли (и входим все глубже - я пишу это в день объявления войны Италией) в эпоху величайших политических потрясений. Если Каутский, через два ме­сяца после объявления войны, писал (2 октября 1914 в «Neue Zeit»*), что «никогда правительство не бывает так сильно, никогда партии не бывают так слабы, как при начале войны», то это один из образчиков подделки исто­рической науки Каутским в угоду Зюдекумам 19° и прочим оппортунистам. Никогда правительство не нуждается так в согласии всех партий господствующих классов и в «мир­ном» подчинении этому господству классов угнетенных, как во время войны. Это - во-1-х; а во-2-х, если «при на­чале войны», особенно в стране, ожидающей быстрой побе­ды, правительство кажется всесильным, то никто никогда и нигде в мире не связывал ожиданий революционной си­туации исключительно с моментом «начала» войны, а тем более не отождествлял «кажущегося» с действительным. Что европейская война будет тяжелой не в пример другим, это все знали, видели и признавали. Опыт войны все более подтверждает это. Война ширится. Политиче­ские устои Европы шатаются все больше. Бедствия масс ужасны, и усилия правительств, буржуазии и оппортуни­стов замолчать эти бедствия терпят все чаще крушение. Прибыли известных групп капиталистов от войны неслы­ханно, скандально велики. Обострение противоречий гро­мадное. Глухое возмущение масс, смутное пожелание за­битыми и темными слоями добренького («демократического») мира, начинающийся ропот в «низах» - все это налицо. А чем дальше затягивается и обостряется война, тем сильнее сами правительства развивают и должны раз­вивать активность масс, призывая их к сверхнормальному напряжению сил и самопожертвованию. Опыт войны, как и опыт всякого кризиса в истории, всякого великого бед­ствия и всякого перелома в жизни человека, отупляет и надламывает одних, но зато просвещает и закаляет других, причем в общем и целом, в истории всего мира, число и сила этих последних оказывались, за исключением от­дельных случаев упадка и гибели того или иного госу­дарства, больше, чем первых.

Заключение мира не только не может «сразу» прекра­тить всех этих бедствий и всего этого обострения противо­речий, а, напротив, во многих отношениях сделает эти бедствия еще более ощутимыми и особенно наглядными для самых отсталых масс населения.

Одним словом, революционная ситуация в большин­стве передовых стран и великих держав Европы - на­лицо. В этом отношении предвидение Базельского мани­феста оправдалось вполне. Отрицать эту истину прямо или косвенно или замалчивать ее, как делают Кунов, Пле­ханов, Каутский и К°, значит говорить величайшую неправду, обманывать рабочий класс и услуживать бур­жуазии. В «Социал-Демократе» (№№ 34, 40 и 41) * мы приводили данные, показывающие, что люди, боящиеся революции, христианские попы-мещане, генеральные штабы, газеты миллионеров вынуждены констатировать признаки революционной ситуации в Европе.

Долго ли продержится и насколько еще обострится эта ситуация? Приведет ли она к революции? Этого мы не знаем, и никто не может знать этого. Это покажет только опыт развития революционных настроений и перехода к революционным действиям передового класса, пролета­риата. Тут не может быть и речи ни вообще о каких-либо «иллюзиях», ни об их опровержении, ибо ни один социа­лист нигде и никогда не брал на себя ручательства за то, что революцию породит именно данная (а не следующая) война, именно теперешняя (а не завтрашняя) револю­ционная ситуация. Тут идет речь о самой бесспорной и самой основной обязанности всех социалистов: обязанно­сти вскрывать перед массами наличность революционной ситуации, разъяснять ее ширину и глубину, будить рево­люционное сознание и революционную решимость проле­тариата, помогать ему переходить к революционным дей­ствиям и создавать соответствующие революционной ситуации организации для работы в этом направлении.

 

Никогда ни один влиятельный и ответственный социа­лист не смел усомниться в том, что такова именно обязан­ность социалистических партий, и Базельский манифест, не распространяя и не питая ни малейших «иллюзий», именно об этой обязанности социалистов говорит: возбуж­дать, «встряхивать» народ (а не усыплять его шовиниз­мом, как делают Плеханов, Аксельрод, Каутский), «ис­пользовать» кризис для «ускорения» краха капитализма, руководствоваться примерами Коммуны и октября-де­кабря 1905 года. Неисполнение современными партиями этой своей обязанности и есть их измена, их политиче­ская смерть, их отречение от своей роли, их переход на сторону буржуазии.

 

III

 

Но как могло быть, что виднейшие представители и вожди II Интернационала изменили социализму? На этом вопросе мы остановимся подробно ниже, рассмотрев сна­чала попытки «теоретически» оправдать эту измену. Попробуем охарактеризовать главные теории социал-шовинизма, представителями которых можно считать Плеханова (он поощряет преимущественно доводы англо­французских шовинистов, Гайндмана и его новых сторон­ников) и Каутского (он выдвигает доводы гораздо более «тонкие», имеющие вид несравненно большей теоретиче­ской солидности).

Едва ли не всех примитивнее теория «зачинщика». На нас напали, мы защищаемся; интересы пролетариата требуют отпора нарушителям европейского мира. Это - перепев заявлений всех правительств и декламаций всей буржуазной и желтой печати всего мира. Плеханов даже и столь избитую пошлость прикрашивает обязательной у этого писателя иезуитской ссылкой на «диалектику»: во имя учета конкретной ситуации надо-де прежде всего найти зачинщика и расправиться с ним, откладывая до другой ситуации все остальные вопросы (см. брошюру Плеханова «О войне», Париж, 1914, и повторение ее рас­суждений у Аксельрода в «Голосе» №№ 86 и 87). В бла­городном деле подмена диалектики софистикой Плеханов побил рекорд. Софист выхватывает один из «доводов», и еще Гегель говорил справедливо, что «доводы» можно подыскать решительно для всего на свете. Диалектика

требует всестороннего исследования данного обществен­ного явления в его развитии и сведения внешнего, кажущегося к коренным движущим силам, к развитию производительных сил и к классовой борьбе. Плеханов выхватывает цитату из немецкой социал-демократической печати: сами немцы до войны признавали-де зачинщиком Австрию и Германию,- и баста. О том, что русские социа­листы много раз разоблачали завоевательные планы ца­ризма насчет Галиции, Армении и т. д., Плеханов молчит. У него нет и тени попытки прикоснуться к экономической и дипломатической истории хотя бы трех последних деся­тилетий, а эта история неопровержимо доказывает, что именно захват колоний, грабеж чужих земель, вытеснение и разорение более успешного конкурента были главной осью политики обеих воюющих ныне групп держав *.

 

* Крайне поучительна книга английского пацифиста Брэйлс-форда, который не прочь даже корчить из себя социалиста: «Война стали и золота» (Лондон, 1914; книга помечена мартом 1914 г.!). Автор совершенно ясно сознает, что вопросы национальные, в об­щем, стоят позади, уже решены (35), что дело теперь не в этом, что «типичный вопрос современной дипломатии» (36) •- Багдадская дорога, поставка рельс для нее, рудники в Марокко и т. п. Одним из «поучительнейших инцидентов в новейшей истории европейской дипломатии» автор справедливо считает борьбу французских пат­риотов и английских империалистов против попыток Кайо (в 1911 и 1913 гг.) помириться с Германией на основе соглашения о разделе колониальных сфер влияния и о допущения германских бумаг на парижскую биржу. Английская и французская буржуазия сорвала такое соглашение (38-40). Цель империализма - вывоз капитала в более слабые страны (74). Прибыль от такого капитала в Англии была 90-100 млн. ф. ст. в 1899 г. (Джиффен), 140 млн. в 1909 г. (Пэйш), а Ллойд-Джордж в недавней речи считал ее, добавим от себя, в 200 млн. ф. ст., почти 2 миллиарда рублей.- Грязные про­делки и подкупы турецкой знати, местечки для сынков в Индии и Египте - вот в чем суть (85-87). Ничтожное меньшинство выиг­рывает от вооружений и войн, но за него общество и финансисты, а за сторонниками мира раздробленное население (93). Пацифист, ныне толкующий о мире и разоружении, завтра оказывается чле­ном партии, вполне зависимой от военных подрядчиков (161). Ока­жется сильнее тройственное согласие, оно возьмет Марокко и раз­делит Персию,- тройственный союз возьмет Триполи, укрепится в Боснии, подчинит себе Турцию (167). Лондон и Париж дали милли­арды России в марте 1906 г., помогая царизму задавить освободи­тельное движение (225-228); Англия помогает теперь России душить Персию (229). Россия разожгла балканскую войну (230).- Все это не ново, не правда ли? Все это общеизвестно и 1 000 раз повторялось в социал-демократических газетах всего мира? Нака­нуне войны англичанин-буржуа яснее ясного видит это. Но каким неприличным вздором, каким непереносным лицемерием, какой слащавой ложью оказываются перед лицом этих простых и обще­известных фактов теории Плеханова и Потресова о виновности Германии или Каутского о «перспективах» разоружения и длитель­ного мира при капитализме!

 

 

В применении к войнам, основное положение диалек­тики, так бесстыдно извращаемой Плехановым в угоду буржуазии, состоит в том, что «война есть просто про­должение политики другими» (именно насильственными) «средствами». Такова формулировка Клаузевица *, одного из великих писателей по вопросам военной истории, идеи которого были оплодотворены Гегелем. И именно такова была всегда точка зрения Маркса и Энгельса, каждую войну рассматривавших как продолжение политики дан­ных, заинтересованных держав - и разных классов внутри них - в данное время.

Грубый шовинизм Плеханова стоит совершенно на той же самой теоретической позиции, как более тонкий, при­мирительно-слащавый шовинизм Каутского, когда сей последний освящает переход социалистов всех стран на сторону «своих» капиталистов следующим рассуждением:

Все вправе и обязаны защищать свое отечество; истинный интернационализм состоит в признании этого права за соци­алистами всех наций, в том числе воюющих с моей нацией... (см. «Neue Zeit», 2 октября 1914, и другие сочинения того же ав­тора).

Это бесподобное рассуждение есть такое безгранично-пошлое издевательство над социализмом, что лучшим от­ветом на него было бы заказать медаль с фигурами Виль­гельма II и Николая II на одной стороне, Плеханова и Каутского на другой. Истинный интернационализм, ви­дите ли, состоит в оправдании того, чтобы французские рабочие стреляли в немецких, а немецкие в французских во имя «защиты отечества»!

Но, если присмотреться к теоретическим предпосылкам рассуждений Каутского, мы получим именно тот взгляд,

 

* Karl von Clausewitz: «Vom Kriege», Werke, IBd., S.28.Cp. т. Ill, стр. 139-140: «Все знают, что войны вызываются лишь политиче­скими отношениями между правительствами и между народами; но обыкновенно представляют себе дело таким образом, как будто с началом войны эти отношения прекращаются и наступает совер­шенно иное положение, подчиненное только своим особым законам. Мы утверждаем наоборот: война есть не что иное, как продолжение политических отношений при вмешательстве иных средств».

который высмеян Клаузевицем около 80 лет тому назад: с началом войны прекращаются исторически подгото­вленные политические отношения между народами и классами, наступает совершенно иное положение! «про­сто» нападающие и защищающиеся, «просто» отражение «врагов отечества»! Угнетение целого ряда наций, соста­вляющих больше половины населения земного шара, великодержавными империалистскими народами, кон­куренция между буржуазией этих стран ради дележа добычи, стремление капитала расколоть и подавить рабо­чее движение - это все сразу исчезло из поля зрения Плеханова и Каутского, хотя именно такую «политику» обрисовывали они сами в течение десятилетий перед вой­ной.

Облыжные ссылки на Маркса и Энгельса составляют при этом «козырный» довод обоих главарей социал-шови­низма: Плеханов вспоминает национальную войну Прус­сии в 1813 г. и Германии в 1870 г., Каутский с ученейшим видом доказывает, что Маркс решал вопрос о том, успех какой стороны (т. е. какой буржуазии) желательнее в войнах 1854-1855, 1859, 1870-1871, а марксисты также в войнах 1876 -1877 и 1897 годов. Прием всех софистов во все времена: брать примеры, заведомо отно­сящиеся к принципиально непохожим случаям. Преж­ние войны, на которые нам указывают, были «продолже­нием политики» многолетних национальных движений буржуазии, движений против чужого, инонационального, гнета и против абсолютизма (турецкого и русского). Ни­какого иного вопроса, кроме вопроса о предпочтительно­сти успеха той или другой буржуазии, тогда и быть не могло; к войнам подобного типа марксисты могли заранее звать народы, разжигая национальную ненависть, как звал Маркс в 1848 г. и позже к войне с Россией, как раз­жигал Энгельс в 1859 году национальную ненависть нем­цев к их угнетателям, Наполеону III и к русскому ца­ризму *.

* Кстати, г. Гардении в «Жизни»191 называет «революционным шовинизмом», но все же шовинизмом со стороны Маркса, что он стоял в 1848 г. за революционную войну против показавших себя на деле контрреволюционными народов Европы, именно: «славян я русских особенно». Такой упрек Марксу доказывает только лиш­ний раз оппортунизм (или - а вернее и - полную несерьезность) русских буржуа проводить свои взгляды и пожелания под прикрытием «марксизма»,- очищенного от револю­ционности.

 

 

Сравнивать «продолжение политики» борьбы с феода­лизмом и абсолютизмом, политики освобождающейся буржуазии, с «продолжением политики» одряхлевшей, то есть империалистской, то есть ограбившей весь мир и реакционной, в союзе с феодалами давящей пролетариат буржуазии - значит сравнивать аршины с пудами. Это похоже на сравнение «представителей буржуазии» Ро­беспьера, Гарибальди, Желябова с «представителями буржуазии» Мильераном, Саландрой, Гучковым. Нельзя быть марксистом, не питая глубочайшего уважения к ве­ликим буржуазным революционерам, которые имели всемирно-историческое право говорить от имени буржуаз­ных «отечеств», поднимавших десятки миллионов новых наций к цивилизованной жизни в борьбе с феодализмом. И нельзя быть марксистом, не питая презрения к софи­стике Плеханова и Каутского, говорящих о «защите оте­чества» по поводу удушения немецкими империалистами Бельгии или по поводу сделки империалистов Англии, Франции, России и Италии о грабеже Австрии и Турции.

Еще одна «марксистская» теория социал-шовинизма: социализм базируется на быстром развитии капитализма; победа моей страны ускорит в ней развитие капитализма, а значит, и наступление социализма; поражение моей страны задержит ее экономическое развитие, а значит, и наступление социализма. Такую, струвистскую, теорию развивает у нас Плеханов, у немцев Ленч и другие. Каут­ский спорит против этой грубой теории, против прямо защищающего ее Ленча, против прикрыто отстаивающего ее Кунова, но спорит только для того, чтобы добиться нримирения социал-шовинистов всех стран на основе бо­лее тонкой, более иезуитской шовинистской теории.

Нам не приходится долго останавливаться на разборе этой грубой теории. «Критические заметки» Струве вышли в 1894 году, и за 20 лет русские социал-демократы позна­комились досконально с этой «манерой» образованных

сего «левого» социал-революционера. Мы, марксисты, всегда стояли и стоим за революционную войну против контрреволюционных на­родов. Например, если социализм победит в Америке или в Европе в 1920 году, а Япония с Китаем, допустим, двинут тогда против нас - сначала хотя бы дипломатически - своих Бисмарков, мы бу­дем за наступательную, революционную войну с ними. Вам это странно, г. Гардении? Революционер-то вы вроде Ропшина!

Струвизм есть не только русское, а, как пока­зывают особенно наглядно последние события, междуна­родное стремление теоретиков буржуазии убить марксизм «посредством мягкости», удушить посредством объятий, путем якобы-признания «всех» «истинно-научных» сторон и элементов марксизма, кроме «агитаторской», «демагоги­ческой», «бланкистски-утопической» стороны его. Другими словами: взять из марксизма все, что приемлемо для ли­беральной буржуазии, вплоть до борьбы за реформы, вплоть до классовой борьбы (без диктатуры пролета­риата), вплоть до «общего» признания «социалистических идеалов» и смены капитализма «новым строем», и отбро­сить «только» живую душу марксизма, «только» его рево­люционность.

Марксизм есть теория освободительного движения пролетариата. Понятно поэтому, что сознательные рабочие должны уделять громадное внимание процессу подмены марксизма струвизмом. Двигательные силы этого процесса многочисленны и разнообразны. Мы отметим только глав­ные три. 1) Развитие науки дает все больше материала, доказывающего правоту Маркса. Приходится бороться с ним лицемерно, не идя открыто против основ марксизма, а якобы признавая его, выхолащивая софизмами его со­держание, превращая марксизм в безвредную для буржуа­зии, святую «икону». 2) Развитие оппортунизма среди социал-демократических партий поддерживает такую «пе­ределку» марксизма, подгоняя его под оправдание всяче­ских уступок оппортунизму. 3) Период империализма есть раздел мира между «великими», привилегированными на­циями, угнетающими все остальные. Крохи добычи от этих привилегий и этого угнетения перепадают, несомненно, известным слоям мелкой буржуазии и аристократии, а также бюрократии рабочего класса. Такие слои, будучи ничтожным меньшинством пролетариата и трудящихся масс, тяготеют к «струвизму», ибо он дает им оправдание их союза со «своей» национальной буржуазией против угнетенных масс всех наций. Об этом нам придется еще говорить ниже в связи с вопросом о причинах краха Ин­тернационала.

 

 

IV

Самой тонкой, наиболее искусно подделанной под науч­ность и под международность, теорией социал-шовинизма является выдвинутая Каутским теория «ультраимпериа­лизма». Вот самое ясное, самое точное и самое новое изложение ее самим автором:

«Ослабление протекционистского движения в Англии, пони­жение пошлин в Америке, стремление к разоружению, быстрое уменьшение, за последние годы перед войной, вывоза капитала из Франции и из Германии, наконец, усиливающееся международ­ное переплетение различных клик финансового капитала - все это побудило меня взвесить, не может ли теперешняя империалист­ская политика быть вытеснена новою, ультраимпериалистскою, которая поставит на место борьбы национальных финансовых капиталов между собою общую эксплуатацию мира интернацио­нально-объединенным финансовым капиталом. Подобная новая фаза капитализма во всяком случае мыслима. Осуществима ли она, для решения этого нет еще достаточных предпосылок» («Neue Zeit» № 5, 30. IV. 1915, стр. 144).

...«Решающим в этом отношении может оказаться ход и ис­ход теперешней войны. Она может совершенно раздавить слабые зачатки ультраимперйализма, разжигая до высшей степени на­циональную ненависть также я между финансовыми капитали­стами, усиливая вооружения и стремление обогнать в этом друг друга, делая неизбежной вторую всемирную войну. Тогда то предвидение, которое я формулировал в своей брошюре: «Путь к власти», осуществится в ужасных размерах, увеличится обострение классовых противоречий, а вместе с тем и моральное отмирание (буквально: «отхозяйяичание, Abwirtschaftung», крах) капита­лизма»... (Надо заметить, что под этим вычурным словечком Каут­ский разумеет просто-напросто «вражду» к капитализму со стороны «промежуточных слоев между пролетариатом и финансовым капи­талом», именно: «интеллигенции, мелких буржуа, даже мелких ка­питалистов»)... «Но война может кончиться иначе. Она может при­вести к усилению слабых зачатков ультраимпериализма. Ее уроки», (это заметьте!) '«могут ускорить такое развитие, которого долго пришлось бы ждать во время мира. Если дело дойдет до этого, до соглашения наций, до разоружения, до длительного мира, тогда худшие из причин, ведших до войны все сильнее к моральному отмиранию капитализма, могут исчезнуть». Новая фаза, разумеет­ся, принесет с собой «новые бедствия» для пролетариата, «может быть еще более худшие», но «на время» «ультраимпериализм» «мог бы создать эру новых надежд и ожиданий в пределах капита­лизма» (стр. 145).

Каким образом выводится из этой «теории» оправдание социал-шовинизма?

Довольно странным - для «теоретика» - именно сле­дующим образом:

Левые социал-демократы в Германии говорят, что им­периализм и порождаемые им войны не случайность, а не­обходимый продукт капитализма, приведшего к господ­ству финансового капитала. Поэтому необходим переход к революционной борьбе масс, ибо эпоха сравнительно мир­ного развития изжита. «Правые» социал-демократы грубо заявляют: раз империализм «необходим», надо быть импе­риалистами и нам. Каутский, в роли «центра», примиряет:

«Крайние левые»,- пишет он в своей брошюре: «Националь­ное государство, империалистическое государство и союз госу­дарств» (Нюрнберг, 1915),- хотят «противопоставить» неизбеж­ному империализму социализм, т. е. «не только пропаганду его, которую мы в течение полувека противопоставляем всем формам капиталистического господства, а немедленное осуществление со­циализма. Это кажется очень радикальным, но способно лишь оттолкнуть всякого, кто не верит в немедленное практическое осу­ществление социализма, в лагерь империализма» (стр. 17, курсив наш).

Говоря о немедленном осуществлении социализма, Каутский «осуществляет» передержку, пользуясь тем, что в Германии, при военной цензуре особенно, нель­зя говорить о революционных действиях. Каутский прекрасно знает, что левые требуют от партии немед­ленной пропаганды и подготовки революционных дейст­вий, а вовсе не «немедленного практического осуществле­ния социализма».

Из необходимости империализма левые выводят необ­ходимость революционных действий. «Теория ультраим­периализма» служит Каутскому для оправдания оппор­тунистов, для изображения дела в таком свете, что они вовсе не перешли на сторону буржуазии, а просто «не ве­рят» в немедленный социализм, ожидая, что перед нами «может быть» новая «эра» разоружения и длительного мира. «Теория» сводится к тому и только к тому, что на­деждой на новую мирную эру капитализма Каутский оправдывает присоединение оппортунистов и официаль­ных социал-демократических партий к буржуазии и их от­каз от революционной (то есть пролетарской) тактики во время настоящей бурной эры, вопреки торжественным за­явлениям Базельской резолюции!

Заметьте, что Каутский при этом не только не заяв­ляет: новая фаза вытекает и должна получиться из таких-то обстоятельств и условий,- а, напротив, заявляет прямо: даже вопроса об «осуществимости» новой фазы я еще не могу решить. Да и в самом деле, взгляните на те «тен­денции» к новой эре, которые Каутский указал. Порази­тельно, что к числу экономических фактов автор относит «стремления к разоружению»! Это значит: от несомнен­ных фактов, которые совсем не мирятся с теорией притуп­ления противоречий, прятаться под сень невинных мещан­ских разговоров и мечтаний. «Ультраимпериализм» Каут­ского,- это слово, кстати сказать, совсем не выражает того, что автор хочет сказать,- означает громадное при­тупление противоречий капитализма. «Ослабление протек­ционизма в Англии и Америке» оворят нам. Где же тут хотя бы малейшая тенденция к новой эре? Доведен­ный до крайности протекционизм Америки ослаблен, но протекционизм остался, как остались и привилегии, пред­почтительные тарифы английских колоний в пользу Анг­лии. Вспомним, на чем основана смена предыдущей, «мир­ной», эпохи капитализма современною, империалистиче­ской: на том, что свободная конкуренция уступила место монополистическим союзам капиталистов, и на том, что весь земной шар поделен. Ясно, что оба эти факта (и фак­тора) имеют действительно мировое значение: свободная торговля и мирная конкуренция были возможны и необ­ходимы, пока капитал мог беспрепятственно увеличивать колонии и захватывать в Африке и т. п. незанятые земли, причем концентрация капитала была еще слаба, монополи­стических предприятий, т. е. столь громадных, что они господствуют во всей данной отрасли промышленности, еще не было. Возникновение и рост таких монополистиче­ских предприятий (вероятно, этот процесс ни в Англии* ни в Америке не приостановился? едва ли даже Каутский решится отрицать, что война ускорила и обострила его) делает невозможной прежнюю свободную конкуренцию, вырывает почву из-под ног у нее, а раздел земного шара заставляет от мирного расширения перейти к вооружен­ной борьбе за передел колоний и сфер влияния. Смешно и думать, что ослабление протекционизма в двух странах может изменить тут что-либо.

Далее, уменьшение вывоза капитала в двух странах за несколько лет. Эти две страны, Франция и Германия, по статистике, напр., Хармса в 1912 году, имели капиталов за границей приблизительно на 35 миллиардов марок

(около 17 миллиардов рублей) каждая, а Англия одна вдвое больше *. Рост вывоза капитала никогда не был и не мог быть при капитализме равномерным. О том, чтобы накопление капитала ослабело, или чтобы емкость внут­реннего рынка серьезно изменилась, напр., крупным улучшением в положении масс, Каутский не может и заикнуться. При таких условиях из уменьшения вывоза капитала за несколько лет в двух странах выводить насту­пление новой эры никак не приходится.

«Усиливающееся международное переплетение клик финансового капитала». Это - единственная действитель­но всеобщая и несомненная тенденция не нескольких лет, не двух стран, а всего мира, всего капитализма. Но почему из нее должно вытекать стремление к раз­оружению, а не к вооружениям, как до сих пор? Возьмем любую из всемирных «пушечных» (и вообще производя­щих предметы военного снаряжения) фирм, напр., Армстронга. Недавно английский «Экономист» (от 1 мая 1915) сообщал, что прибыли этой фирмы с 606 тысяч фун­тов стерлингов (около 6 миллионов рублей) в 1905/6 г. поднялись до 856 в 1913 г. и до 940 (9 миллионов рублей) в 1914 году. Переплетенность финансового капитала здесь очень велика и все возрастает; немецкие капиталисты «участвуют» в делах английской фирмы; английские фирмы строят подводные лодки для Австрии и т. д. Меж­дународно-переплетенный капитал делает великолепные дела на вооружениях и войнах. Из соединения и перепле­тения разных национальных капиталов в единое интер­национальное целое выводить экономическую тенденцию к разоружению - значит подставлять добренькие мещан­ские пожелания о притуплении классовых противоречий на место действительного обострения их.

* См. Bernhard Harms, «Probleme der Weltwirtsehaft». Jena, 1912 (Вернгард Хармс, «Проблемы мирового хозяйства». Иена, 1912. Ред.). George Paish, «Great Britains Capital Investments in Colonies etcB«Journal of the Royal Statist. Soc.», vol.LXXIV, 1910/11, p. 167 (Джордж Пэйш, «Вложения английского капитала в колониях» в «Журнале Королевского Статистического Общества», том LXXIV, 1910/11, стр. 167. Ред.). Ллойд-Джордж в речи в начале 1915 г. счи­тал английские капиталы за границей в 4 млрд. ф. ст., т. е. около 80 млрд. марок.

 

Каутский говорит об «уроках» войны в совершенно филистерском духе, представляя эти уроки в смысле ка­кого-то морального ужаса перед бедствиями войны. Вот, напр., его рассуждение в брошюре «Национальное госу­дарство» и проч.:

«Не подлежит сомнению и не требует доказательств, что есть слои, заинтересованные самым настоятельным образом в все­мирном мире и разоружении. Мелкие буржуа и мелкие кресть­яне, даже многие капиталисты и интеллигенты не привязаны к империализму такими интересами, которые бы были сильнее вреда, испытываемого этими слоями от войны и вооружении» (стр. 21).

Это написано в феврале 1915 года! Факты говорят о по­вальном присоединении к империалистам всех имущих классов вплоть до мелких буржуа и «интеллигенции», а Каутский, точно человек в футляре, с необыкновенно самодовольным видом отмахивается от фактов посредством слащавых слов. Он судит об интересах мелкой буржуазии не по ее поведению, а по словам некоторых мелких бур­жуа, хотя эти слова на каждом шагу опровергаются их делами. Это совершенно тс же самое, как если бы об «ин­тересах» буржуазии вообще мы судили не по ее делам, а по любвеобильным речам буржуазных попов, которые кля­нутся и божатся, что современный строй пропитан иде­алами христианства. Каутский применяет марксизм таким образом, что всякое содержание из него выветривается, и остается лишь словечко «интерес» в каком-то сверхъ­естественном, спиритуалистическом значении, ибо имеется в виду не реальная экономика, а невинные пожелания об* общем благе.

Марксизм судит об «интересах» на основании классо­вых противоречий и классовой борьбы, проявляющихся в миллионах фактов повседневной жизни. Мелкая буржуа­зия мечтает и болтает о притуплении противоречий, вы­ставляя «доводы», что обострение их влечет «вредные по­следствия». Империализм есть подчинение всех слоев иму­щих классов финансовому капиталу и раздел мира между 5-6 «великими» державами, из которых большинство участвует теперь в войне. Раздел мира великими держа­вами означает то, что все имущие слои их заинтересованы в обладании колониями, сферами влияния, в угнетении

чужих наций, в более или менее доходных местечках и привилегиях, связанных с принадлежностью к «великой» державе и к угнетающей нации *.

Нельзя жить по-старому в сравнительно спокойной культурной, мирной обстановке плавно эволюционирую­щего и расширяющегося постепенно на новые страны капитализма, ибо наступила другая эпоха. Финансовый капитал вытесняет и вытеснит данную страну из ряда ве­ликих держав, отнимет ее колонии и ее сферы влияния (как грозит сделать Германия, пошедшая войной на Анг­лию) , отнимет у мелкой буржуазии ее «великодержавные» привилегии и побочные доходы. Это факт, доказываемый войной. К этому привело на деле то обострение противо­речий, которое всеми давно признано и в том числе тем же Каутским в брошюре «Путь к власти».

И вот, когда вооруженная борьба за великодержавные привилегии стала фактом, Каутский начинает уговаривать капиталистов и мелкую буржуазию, что война вещь ужасная, а разоружение вещь хорошая, совершенно так же и с совершенно такими же результатами, как христи­анский поп с кафедры уговаривает капиталистов, что че­ловеколюбие есть завет бога и влечение души и мораль­ный закон цивилизации. То, что Каутский называет эко­номическими тенденциями к «ультраимпериализму», на самом деле есть именно мелкобуржуазное уговаривание финансистов не делать зла.

Вывоз капитала? Но капитала вывозится больше в са­мостоятельные страны, напр., в Соединенные Штаты

 

* Э. Шульце сообщает, что к 1915 году считали сумму ценных бумаг во всем мире в 732 миллиарда франков, считая и государственные и коммунальные займы, и закладные, и акции торгово-про­мышленных обществ и т. д. Из этой суммы на Англию падало 130 млрд. фр., на Соединенные Штаты Америки - 115, на Фран­цию - 100 и на Германию - 75,- следовательно, на все эти четыре великие державы 420 млрд. фр., т. е. больше половины всей суммы. Можно судить по этому, как велики выгоды и привилегии передовых, великодержавных наций, обогнавших другие народы, угне­ тающих и грабящих их (Dr. Ernst Schullze, «Das franzosische Ka-pital inRussland»B «Finanz-Archiv», Berlin, 1915, Jahrg. 32, S. 127) (Д-р Эрнст Шулъце, «Французский капитал в России» в «Финансо­вом Архиве», Берлин, 1915, 32 год издания, стр. 127. Ред.). «Защита отечества» великодержавных наций ость защита права на добычу от грабежа чужих наций. В России, как известно, слабее капитали­стический, но зато сильнее военно-феодальный империализм.

Америки, чем в колонии. Захват колоний? Но они уже все захвачены и почти все стремятся к освобождению: «Индия может перестать быть английским владением, но она никогда не достанется, как цельная империя, другому чужому господству» (стр. 49 цитированной брошюры). «Всякое стремление какого-либо промышленного капита­листического государства приобрести себе колониальную империю, достаточную для того, чтобы быть независимым от заграницы в получении сырья, должно было бы объеди­нить против него все другие капиталистические государ­ства, запутать его в бесконечные, истощающие войны, не приводя его ближе к своей цели. Эта политика была бы вернейшим путем к банкротству всей хозяйственной жизни государства» (стр. 72-73).

Разве это не филистерское уговаривание финансистов отказаться от империализма? Пугать капиталистов бан­кротством это все равно, что советовать биржевикам не играть на бирже, ибо «многие теряют так все свое со­стояние». От банкротства конкурирующего капиталиста и конкурирующей нации капитал выигрывает, концентри­руясь еще сильнее; поэтому, чем обостреннее и «теснее» экономическая конкуренция, т. е. экономическое подтал­кивание к банкротству, тем сильнее стремление капитали­стов добавить к этому военное подталкивание соперника к банкротству. Чем меньше осталось стран, в которые можно вывозить капитал так выгодно, как в колонии и в зависи­мые государства, вроде Турции,- ибо в этих случаях фи­нансист берет тройную прибыль по сравнению с вывозом капитала в свободную, самостоятельную и цивилизован­ную страну, как Соединенные Штаты Америки,- тем ожесточеннее' борьба за подчинение и за раздел Турции? Китая и проч. Так говорит экономическая теория об эпохе финансового капитала и империализма. Так говорят факты. А Каутский превращает все в пошлую мещанскую «мораль»: не стоит-де особенно .горячиться, а тем более воевать за раздел Турции или за захват Индии, ибо «все равно не надолго», да и лучше бы развивать капитализм по-мирному... Разумеется, еще лучше было бы развивать капитализм и расширять рынок путем увеличения зара­ботной платы: это вполне «мыслимо», и усовещивать фи­нансистов в этом духе - самая подходящая тема для про­поведи попа... Добрый Каутский почти совсем убедил и

уговорил немецких финансистов, что не стоит воевать с Англией из-за колоний, ибо эти колонии все равно очень скоро освободятся!..

Вывоз и ввоз Англии из Египта рос с 1872 по 1912 г. слабее, чем общий вывоз и ввоз Англии. Мораль «маркси­ста» Каутского: «мы не имеем никаких оснований по­лагать, что без военного занятия Египта торговля с ним выросла бы меньше под влиянием простого веса экономи­ческих факторов» (72). «Стремления капитала к расши­рению» «лучше всего могут быть достигнуты не насильст­венными методами империализма, а мирной демократией» (70).

Какой замечательно серьезный, научный, «марксист­ский» анализ! Каутский великолепно «поправил» эту не­разумную историю, «доказал», что англичанам вовсе не надо было отнимать у французов Египта, а немецким фи­нансистам решительно не стоило начинать войны и орга­низовывать турецкий поход, вместе с другими мероприя­тиями, для того, чтобы выгнать англичан из Египта! Все это недоразумение, не более того,- не смекнули еще англичане, что «лучше всего» отказаться от насилия над Египтом и перейти (в интересах расширения вывоза ка­питала по Каутскому!) к «мирной демократии»...

«Разумеется, это была иллюзия буржуазных фритредеров, если они думали, что свобода торговли совсем устраняет порож­даемые капитализмом экономические противоречия. Ни свобод­ная торговля, ни демократия устранить их не могут. Но мы во всех отношениях заинтересованы в том, чтобы эти противоречия изживались борьбой в таких формах, которые налагают на тру­дящиеся массы меньше всего страданий и жертв» (73)...

Подай, господи! Господи, помилуй! Что такое фили­стер? - спрашивал Лассаль - и отвечал известным изре­чением поэта: «филистер есть пустая кишка, полная стра­ха и надежды, что бог сжалится» 192.

Каутский довел марксизм до неслыханного проституи­рования и превратился в настоящего попа. Поп уговари­вает капиталистов перейти к мирной демократии - и на­зывает это диалектикой: если вначале была свободная торговля, а потом монополии и империализм, то отчего бы не быть «ультраимпериализму» и опять свободной торгов­ле? Поп утешает угнетенные массы, разрисовывая блага этого «ультраимпериализма», хотя этот поп не берется даже сказать, «осуществим» ли таковой! Справедливо указывал Фейербах защищавшим религию тем доводом, что она утешает человека, на реакционное значение уте­шений: кто утешает раба, вместо того, чтобы подни­мать его на восстание против рабства, тот помогает рабо­владельцам.

Все и всякие угнетающие классы нуждаются для ох­раны своего господства в двух социальных функциях: в функции палача и в функции попа. Палач должен подав­лять протест и возмущение угнетенных. Поп должен уте­шать угнетенных, рисовать им перспективы (это особенно удобно делать без ручательства за «осуществимость» та­ких перспектив...) смягчения бедствий и жертв при сохра­нении классового господства, а тем самым примирять их с этим господством, отваживать их от революционных действий, подрывать их революционное настроение, раз­рушать их революционную решимость. Каутский превра­тил марксизм в самую отвратительную и тупоумную контрреволюционную теорию, в самую грязную попов­щину.

В 1909 году, в брошюре «Путь к власти» он признает- никем не опровергнутое и неопровержимое - обострение противоречий капитализма, приближение эпохи войн и революций, нового «революционного периода». Не может быть,- заявляет он,- «преждевременной» революции и объявляет «прямой изменой нашему делу» отказ счи­таться с возможностью победы при восстании, хотя перед борьбой нельзя отрицать и возможного поражения.

Пришла война. Еще более обострились противоречия. Бедствия масс достигли гигантских размеров. Война за­тягивается и поле ее все расширяется. Каутский пишет брошюру за брошюрой, покорно следует велениям цен­зора, не приводит данных о грабеже земель и ужасах войны, о скандальных прибылях военных поставщиков, о дороговизне, о «военном рабстве» мобилизованных рабочих, но зато утешает и утешает пролетариат - уте­шает примерами тех войн, когда буржуазия была револю­ционна или прогрессивна, когда «сам Маркс» желал побе­ды той или другой буржуазии, утешает рядами и столб­цами цифр, доказывающих «возможность» капитализма без колоний и без грабежа, без войн и вооружений, дока­зывающих предпочтительность «мирной демократии». Не

смея отрицать обострения бедствий масс и наступления на деле, перед нашими глазами, революционной ситуации (говорить об этом нельзя! цензура не разрешает...), Каут­ский лакействует перед буржуазией и перед оппортуни­стами, рисуя «перспективу» (за «осуществимость» ее он не ручается) таких форм борьбы в повой фазе, когда бу­дет «меньше жертв и страданий»... Вполне правы Фр. Ме-ринг и Роза Люксембург, называющие Каутского за это проституткой (Madchen fur alle).

В августе 1905 г. в России была налицо революцион­ная ситуация. Царь обещал булыгинскую Думу, чтобы «утешить» волнующиеся массы. Булыгинский законосо­вещательный режим можно бы назвать «ультрасамодер­жавием», если можно называть «ультраимпериализмом» отказ финансистов от вооружений и соглашение между ними о «длительном мире». Допустим на минуту, что завтра сотня крупнейших финансистов мира, «переплетен­ных» в сотнях колоссальных предприятий, обещает наро­дам стоять за разоружение после войны (мы делаем на минуту такое допущение, чтобы проследить политические выводы из глупенькой теории Каутского). Даже тогда было бы прямой изменой пролетариату отсоветовать ему революционные действия, без которых все посулы, все добрые перспективы один мираж.

Война принесла классу капиталистов не только гигант­ские прибыли и великолепные перспективы новых грабе­жей (Турция, Китай и проч.), новых миллиардных зака­зов, новых займов на условии повышения процентов. Мало того. Она принесла классу капиталистов еще большие по­литические выгоды, расколов и развратив пролетариат. Каутский помогает этому развращению, освящает этот ин­тернациональный раскол борющихся пролетариев во имя единства с оппортунистами «своей» нации, Зюдекумами! И находятся люди, которые не понимают, что лозунг един­ства старых партий означает «единство» национального пролетариата с своей национальной буржуазией и раскол пролетариата разных наций...

 

VI

Предыдущие строки были уже написаны, когда вышел в свет № «Neue Zeit» от 28 мая (№ 9) с заключительным рассуждением Каутского о «крахе социал-демократии» (§ 7 его возражения Кунову). Все старые и один новый софизм в защиту социал-шовинизма Каутский свел и подытожил сам следующим образом:

«Это просто не правда, будто война чисто империалистская, будто альтернатива при наступлении войны стояла так: империа­лизм или социализм, будто социалистические партии и пролетар­ские массы Германии, Франции, во многих отношениях также Англии без размышления, по одному только призыву горстки пар­ламентариев бросились в объятия империализма, предали социа­лизм и вызвали таким образом беспримернейший во всей истории крах».

Новый софизм и новый обман рабочих: война, изволите видеть, не «чисто» империалистская!

По вопросу о характере и значении современной войны Каутский колеблется поразительно, причем все время точные и формальные. заявления Базельского и Хемниц-кого съездов обходятся сим партийным вождем так же осторожно, как вор обходит место своей последней кражи. В брошюре о «Национальном государстве и т. д.», писанной в феврале 1915 г., Каутский утверждал, что война «все же в последнем счете империалистская» (стр. 64). Теперь вносится новая оговорочка: не чисто им­периалистская - а какая же еще?

Оказывается, еще - национальная! Каутский догово­рился до этой вопиющей вещи посредством вот какой «плехановской» тоже-диалектики:

«Теперешняя война - детище не только империализма, но и русской революции». Он, Каутский, еще в 1904 году предвидел, что русская революция возродит панславизм в новой форме, что «де­мократическая Россия неизбежно должна сильно разжечь стрем­ление австрийских и турецких славян к достижению национальной независимости... Тогда .и польский вопрос станет острым... Австрия тогда развалится, ибо с крахом царизма распадется тот железный обруч, который связывает ныне стремящиеся прочь друг от друга элементы» (последняя цитата приводится теперь самим Каутским из его статьи 1904 года)... «Русская революция... дала новый могу­чий толчок национальным стремлениям Востока, прибавила к евро­пейским проблемам азиатские. Все эти проблемы во время тепереш­ней войны бурно заявляют о себе и приобретают сугубо решающее значение для настроения народных масс, в том числе и пролетарских, тогда как в господствующих классах преобладают империа­листские тенденции» (стр. 273; курсив наш).

Вот вам еще образчик проституирования марксизма! Так как «демократическая Россия» разожгла бы стрем­ление наций на востоке Европы к свободе (это неоспо­римо), поэтому теперешняя война, которая ни одной на­ции не освобождает, а при всяком исходе многие нации порабощает, не есть «чисто» империалистская война. Так как «крах царизма» означал бы распад Австрии в силу не­демократичности ее национального строения, поэтому вре­менно окрепший контрреволюционный царизм, грабя Австрию и неся еще большее угнетение нациям Австрии, придал «теперешней войне» не чисто империалистский, а в известной мере национальный характер. Так как «гос­подствующие классы» надувают тупых мещан и забитых крестьян сказками о национальных целях империалист­ской войны, поэтому человек науки, авторитет «марксиз­ма», представитель II Интернационала вправе примирять массы с этим надувательством посредством «формулы»: у господствующих классов империалистские тенденции, а у «народа» и у пролетарских масс «национальные» стрем­ления.

Диалектика превращается в самую подлую, самую низ­менную софистику!

Национальный элемент в теперешней войне представ­лен только войной Сербии против Австрии (что отмечено, между прочим, резолюцией Бернского совещания нашей партии) 193. Только в Сербии и среди сербов мы имеем многолетнее и миллионы «народных масс» охватывающее национально-освободительное движение, «продолжением» которвго является война Сербии против Австрии. Будь эта война изолирована, т. е. не связана с общеевропейской войной, с корыстными и грабительскими целями Англии, России и проч., тогда все социалисты обязаны были бы желать успеха сербской буржуазии - это единственно правильный и абсолютно необходимый вывод из нацио­нального момента в теперешней войне. Но софист Каут­ский, находящийся ныне в услужении у австрийских буржуа, клерикалов и генералов, этого вывода как раз не делает!

Далее. Диалектика Маркса, будучи последним словом научно-эволюционного метода, запрещает именно изолированное, то есть однобокое и уродливо искаженное, рас­смотрение предмета. Национальный момент сербско-авст­рийской войны никакого серьезного значения в общеевро­пейской войне не имеет и не может иметь. Если победит Германия, она задушит Бельгию, еще часть Польши, мо­жет быть часть Франции и пр. Если победит Россия, она задушит Галицию, еще часть Польши, Армению и т. д. Если будет «ничья», останется старое национальное угне­тение. Для Сербии, то есть какой-нибудь сотой доли уча­стников теперешней войны, война является «продолже­нием политики» буржуазно-освободительного движения. Для 99/юо война есть продолжение политики империалист­ской, т. е. одряхлевшей буржуазии, способной на растле­ние, но не на освобождение наций. Тройственное согласие, «освобождая» Сербию, продает интересы сербской свободы итальянскому империализму за помощь в грабеже Авст­рии.

Все это общеизвестно, и все это бессовестно извращено Каутским ради оправдания оппортунистов. «Чистых» яв­лений ни в природе, ни в обществе нет и быть не может - об этом учит именно диалектика Маркса, показывающая нам, что самое понятие чистоты есть некоторая узость, однобокость человеческого познания, не охватывающего предмет до конца во всей его сложности. На свете нет и быть не может «чистого» капитализма, а всегда есть примеси то феодализма, то мещанства, то еще чего-нибудь. Поэтому вспоминать о том, что война не «чисто» империа­листическая, когда речь идет о вопиющем обмане «народ­ных масс» империалистами, заведомо прикрывающими цели голого грабежа «национальной» фразеологией,- зна­чит быть бесконечно тупым педантом или крючкотвором и обманщиком. Вся суть дела именно в том, что Каутский поддерживает обман народа империалистами, когда гово­рит, что «для народных масс, и пролетарских в том числе, решающее значение имели» национальные проб­лемы, а для господствующих классов «империалистиче­ские тенденции» (стр. 273), и когда «подкрепляет» это якобы-диалектической ссылкой на «бесконечно разнооб­разную действительность» (стр. 274). Несомненно, дейст­вительность бесконечно разнообразна, это - святая ис­тина! Но так же несомненно, что в этом бесконечном раз­нообразии две главные и коренные струи: объективное

содержание воины есть «продолжение политики» импе­риализма, то есть грабежа одряхлевшею буржуазией «ве­ликих держав» (и их правительствами) чужих наций, «субъективная» же преобладающая идеология есть «на­циональные» фразы, распространяемые для одурачения масс.

Старый софизм Каутского, повторяемый им снова и снова, будто «левые» изображали дело так, что альтер­натива стояла «при наступлении войны»: империализм или социализм, мы уже разбирали. Это бесстыдная пере­держка, ибо Каутский прекрасно знает, что левые ставили иную альтернативу: присоединение партии к империали­стскому грабежу и обману или проповедь и подготовка революционных действий. Каутский знает также, что только цензура защищает его от разоблачения «левыми» в Германии вздорной сказки, распространяемой им из ла­кейства перед Зюдекумами.

Что же касается до отношения между «пролетарскими массами» и «горсткой парламентариев», то здесь Каут­ский выдвигает одно из самых избитых возражений:

«Оставим в стороне немцев, чтобы не защищать самих себя; но •кто захотел бы серьезно утверждать, что такие люди, как Вальян и Гед, Гайндман и Плеханов, в один день сделались империалистами и предали социализм? Оставим в стороне парламентариев и «ин­станции»»... (Каутский намекает явно на журнал Розы Люксембург и Фр. Меринга «Интернационал», где осыпают заслуженным пре­зрением политику инстанций, т. е. официальных верхов германской социал-демократической партии, ее ЦК - «форштанда», ее парла-.ментской фракции и т. д.) -...«но кто решится утверждать, что ,для 4-х миллионов сознательных немецких пролетариев достаточно одного приказа горстки парламентариев, чтобы в 24 часа повернуть •направо кругом, прямо против своих прежних целей? Если бы это ыло верно, тогда это свидетельствовало бы, конечно, об уягасном крахе, но не только нашей партии, а и массы (курсив Каутского). Если бы масса была таким бесхарактерным стадом овец, тогда мы могли бы дать себя похоронить» (стр. 274).

Политически и научно авторитетнейший Карл Каут­ский уже похоронил себя своим поведением и подбором жалких уверток. Кто не понимает или, по крайней мере, не чувствует этого, тот безнадежен в отношении социа­лизма, и именно поэтому единственно правильный тон взяли в «Интернационале» Меринг, Роза Люксембург и их сторонники, третируя Каутского и К°, как самых презрен­ных субъектов.

 

 Подумайте только: об отношении к войне могли выска­заться сколько-нибудь свободно    (т. е. не будучи   прямо схвачены и отведены в казарму, не стоя пред непосредст-веннейшей   угрозой   расстрела)  исключительно   «горстка парламентариев» (они голосовали свободно, по праву, они вполне могли голосовать против - за это даже в России не били,   не   громили,   даже не арестовывали), горстка чиновников, журналистов и т. д.  Теперь Каутский бла­городно сваливает на   массы измену и бесхарактерность этого общественного  слоя,  о  связи  которого с тактикой и идеологией оппортунизма тот же самый Каутский писал десятки раз в течение ряда лет! Самое первое и основное правило научного исследования вообще,  марксовой диа­лектики в особенности, требует от писателя рассмотрения связи теперешней борьбы направлений в социализме - того направления, которое говорит и кричит об измене, бьет в набат по поводу нее, и того, которое измены не ви­дит,- с той   борьбой,   которая  шла   перед   этим    целые десятилетия. Каутский и не заикается об этом, не хочет даже поставить вопроса о направлениях и течениях. До сих пор были течения, теперь их более нет! Теперь есть только громкие имена «авторитетов», которыми всегда и козыряют лакейские души. Особенно удобно   при   этом ссылаться друг на друга и приятельски покрывать   свои «грешки» по правилу: рука руку моет. Ну, какой же это оппортунизм,- восклицал Л. Мартов на реферате в Берне (см. № 36 «Социал-Демократа»), когда... Тед, Плеханов, Каутский! Надо быть поосторожнее с Обвинением в оппор­тунизме таких людей, как Гед,- писал Аксельрод («Го­лос»   № 86 и 87).  Не  буду  защищать  себя,- вторит  в Берлине Каутский,- но... Вальян и Гед, Гайндман и Пле­ханов!   Кукушка   хвалит    петуха   за   то, что хвалит он кукушку.

В пылу лакейского усердия Каутский дописался до того, что даже у Гайндмана поцеловал ручку, изобразив его только день тому назад ставшим на сторону империа­лизма. А в том же «Neue Zeit» и в десятках социал-де^ мократических газет всего мира об империализме Гайнд­мана писали уже много лет! Если бы Каутский интересо­вался добросовестно политической биографией названных им лиц, он должен бы припомнить, не было ли в этой био­графии таких черточек и событий, которые не «в один

день», а в десяток лет подготовляли переход к империа­лизму, не бывали ли Вальян в плену у жоресистов, а Пле­ханов у меньшевиков и ликвидаторов? не умирало ли у всех на глазах направление Геда в образцово безжизнен­ном, бездарном, не способном занять самостоятельную по­зицию ни по одному важному вопросу гедистском жур­нале «Социализм» 194? не проявлял ли Каутский (доба­вим для тех, кто и его ставит - вполне справедливо - рядом с Гайндманом и Плехановым) бесхарактерности в вопросе о мильеранизме, в начале борьбы с бернштейниадой и т. д.?

Но ни малейшей даже тени интереса к научному иссле­дованию биографии данных вождей мы не видим. Нет и попытки рассмотреть, своими ли доводами защищают теперь себя эти вожди или повторением доводов оппорту­нистов и буржуа? Приобрели ли серьезное политическое значение поступки этих вождей вследствие их особой влиятельности или вследствие того, что они присоедини­лись к чужому, действительно «влиятельному» и поддер­жанному военной организацией течению, именно буржу­азному? У Каутского нет даже приступа к исследованию вопроса; он заботится только о том, чтобы пустить пыль в глаза массам, оглушить их звоном авторитетных имен, помешать им ясно поставить спорный вопрос и всесто­ронне разобрать его *.

...«4-х миллионная масса по приказу горстки парла­ментариев повернула направо кругом»...

Тут что ни слово, то неправда. В партийной организа­ции у немцев было не 4, а 1 миллион, причем единую волю этой организации масс (как и всякой организации) выражал только ее единый политический центр, «горст-

* Ссылка Каутского на Вальяна и Геда, Гайндмана и Плеханова характерна еще в одном отношении. Откровенные империалисты, вроде Ленча и Гениша (не говоря уже об оппортунистах), ссыла­ются именно на Гайндмана и Плеханова в оправдание своей поли­тики. И они вправе ссылаться на них, они говорят правду в том от­ношении, что это действительно одна и та же политика. Каутский же с пренебрежением говорит о Ленче и Генише, этих радикалах, повернувших к империализму. Каутский благодарит бога, что он не похож на этих мытарей, что он не согласен с ними, что он остался революционером - не шутите! А на деле позиция Каут­ского такая же. Лицемерный шовинист Каутский, с слащавыми фразами, гораздо омерзительнее простоватых шовинистов Давида и Гейне, Ленча и Гениша.

 

ка», которая предала социализм. Эту горстку спраши­вали, призывали голосовать, она могла голосовать, могла писать статьи и т. д. Массы же не были опрошены. Им не только не позволяли голосовать, их разъединяли и гнали «по приказу» вовсе не горстки парламентариев, а по при­казу военных властей. Военная организация была налицо, в ней измены вождей не было, она призывала «массу» поодиночке, ставя ультиматум: иди в войско (по совету твоих вождей) или расстрел. Масса не могла поступить организованно, ибо организация ее, созданная заранее, организация, воплощенная в «горстке» Легинов, Каутских, Шейдеманов, предала массу, а для создания новой орга­низации нужно время, нужна решимость выбросить вон старую, гнилую, отжившую организацию.

Каутский старается побить своих противников, левых, приписывая им бессмыслицу: будто бы они ставят вопрос так, что «в ответ» на войну «массы» должны были «в 24 часа» сделать революцию, ввести «социализм» против им­периализма, иначе «массы» проявили бы «бесхарактер­ность и измену». Ведь это же просто вздор, которым до сих пор «побивали» революционеров составители безгра­мотных буржуазных и полицейских книжонок и которым теперь щеголяет Каутский. Левые противники Каутского отлично знают, что революцию нельзя «сделать», что рево­люции вырастают из объективно (независимо от воли пар­тий и классов) назревших кризисов и переломов истории, что массы без организации лишены единой воли, что борьба с сильной, террористической, военной организацией централизованных государств - трудное и длительное дело. Массы не могли при измене их вождей в критиче­скую минуту сделать ничего; а «горстки» этих вождей вполне могли и должны были голосовать против кредитов, выступать против «гражданского мира» и оправдания вой­ны, высказываться за поражение своих правительств, нала­живать международный аппарат для пропаганды братанья в траншеях, организовывать нелегальную литературу *,

* Между прочим. Для этого вовсе не обязательно было закрыть все социал-демократические газеты в ответ на запрещение писать о классовой ненависти и классовой борьбе. Согласиться на условие не писать об этом, как сделал «Vorwirts»,было подлостью и трусо­стью. «Vorwarts» политически умер, сделав это. Л. Мартов был прав, когда заявил это. Но можно бы сохранить легальные газеты, за­явив, что они не партийные и не социал-демократические, а просто

проповедующую необходимость перехода к революционным действиям, и т. д.

Каутский превосходно знает, что «левые» в Германии имеют в виду именно такие или вернее подобные действия и что прямо, открыто говорить о них они при военной цензуре не в состоянии. Желание во что бы то ни стало защитить оппортунистов доводит Каутского до беспри­мерной подлости, когда, прячась за спину военных цен­зоров, он приписывает левым явный вздор в уверенности, что цензоры защитят его от разоблачения.

 

VII

 

Серьезный научный и политический вопрос, который Каутский сознательно, путем всяческих уловок, обходил, доставляя этим громадное удовольствие оппортунистам, состоит в том, как могли виднейшие представители II Ин­тернационала изменить социализму?

Вопрос этот мы должны ставить, разумеется, не в смысле личной биографии таких-то авторитетов. Будущие их биографы должны будут разобрать дело и с этой сто­роны, но социалистическое движение заинтересовано сей­час вовсе не в этом, а в изучении исторического происхож­дения, условий, значения и силы социал-шовинистского течения. 1) Откуда взялся социал-шовинизм? 2) что дало ему силу? 3) как с ним бороться? Только такая поста­новка вопроса серьезна, а перенесение дела на «личности» означает на практике простую увертку, уловку софиста.

Для ответа на первый вопрос надо рассмотреть, во-1-х, не стоит ли идейно-политическое содержание социал-i шовинизма в связи с каким-либо прежним течением в со­циализме? во-2-х, в каком отношении находится, с точки зрения фактических политических делений, теперешнее деление социалистов на противников и защитников со­циал-шовинизма к прежним, исторически предшествую­щим, делениям?

Под социал-шовинизмом мы разумеем признание идеи защиты отечества в теперешней империалистской войне, оправдание союза социалистов с буржуазией и правитель­ствами «своих» стран в этой войне, отказ от проповеди и поддержки пролетарски-революционных действий против «своей» буржуазии и т. д. Совершенно очевидно, что ос­новное идейно-политическое содержание социал-шовиниз­ма вполне совпадает с основами оппортунизма. Это - одно и то же течение. Оппортунизм в обстановке войны 1914- 1915 года и дает социал-шовинизм. Главное в оппор­тунизме есть идея сотрудничества классов. Война доводит до конца эту идею, присоединяя притом к обычным фак­торам и стимулам ее целый ряд экстраординарных, при­нуждая обывательскую и раздробленную массу к сотруд­ничеству с буржуазией особыми угрозами и насилием: это обстоятельство, естественно, увеличивает круг сторон­ников оппортунизма, вполне объясняя переметывание многих вчерашних радикалов в этот лагерь.

Оппортунизм есть принесение в жертву временным ин­тересам ничтожного меньшинства рабочих коренных инте­ресов массы или, иначе, союз части рабочих с буржуа­зией против массы пролетариата. Война делает такой союз особенно наглядным и принудительным. Оппортунизм по­рождался в течение десятилетий особенностями такой эпохи развития капитализма, когда сравнительно мирное и культурное существование слоя привилегированных ра­бочих «обуржуазивало» их, давало им крохи от прибылей своего, национального капитала, отрывало их от бедствий, страданий и революционных настроений разоряемой и ни­щей массы. Империалистская война есть прямое продол­жение и завершение такого положения вещей, ибо это есть война за привилегии великодержавных наций, за пере­дел колоний между ними, за господство их над другими * нациями. Отстоять и упрочить свое привилегированное положение «высшего слоя» мещан или аристократии (и бю­рократии) рабочего класса - вот естественное продолже­ние мелкобуржуазно-оппортунистических надежд и соот­ветственной тактики во время войны, вот экономическая основа социал-империализма наших дней *. И, разумеется,

 

* Несколько примеров того, как империалисты и буржуа вы­соко ценят значение «великодержавных» и национальных привиле­гий для раскалывания рабочих и отвлечения их от социализма. Английский империалист Люкас в сочинении: «Великий Рим и Великая Британия» (Оксфорд, 1912) признает неполноправие краснокожих в современной Британской империи (стр. 96-97) и замечает: «в нашей Империи, когда белые рабочие работают рядом с красно­кожими, они работают не как товарищи, а белый рабочий является скорее надсмотрщиком краснокожего» (98).- Эрвип Бельгер, быв­ший секретарь имперского союза против социал-демократов, в бро­шюре: «Социал-демократия после войны»  (1915) хвалит поведение социал-демократов, заявляя, что они должны стать «чисто рабочей партией» (43), «национальной», «немецкой рабочей партией»  (45), без  «интернациональных,   утопических»,   «революционных»   идей (44).- Немецкий империалист   Сарториус   фон   Вальтерсхаузен в сочинении о помещении капитала за границей (1907) порицает не­мецких социал-демократов за игнорирование «национального блага» (438) - состоящего в захвате колоний - и хвалит английских ра­бочих за их «реализм», напр., за их борьбу против иммиграции.- Немецкий дипломат Рюдорфер в книге об основах мировой поли­тики подчеркивает общеизвестный факт, что интернационализация капитала нисколько не устраняет обостренной борьбы националь­ных капиталов за власть, влияние, за «большинство акций» (161), и отмечает, что эта обостренная борьба втягивает рабочих (.175). Кни­га помечена октябрем 1913 г., и автор с полнейшей ясностью гово рит об «интересах капитала» (157), как причине современных войн, о том, что вопрос о «национальной тенденции» становится «гвоз­дем» социализма (176), что правительствам нечего бояться интерна­ционалистских манифестаций социал-демократов (177), которые на деле становятся все национальное (103, 110, 176). Международный социализм победит, если вырвет рабочих из-под влияния нацио­нальности, ибо одним насилием ничего не сделаешь, но он потерпит -поражение, если национальное чувство возьмет верх (173-174).

 

сила привычки, рутина сравнительно «мирной» эволюции, национальные предрассудки, боязнь резких переломов и неверие в них - все это играло роль добавочных обстоя­тельств, усиливающих и оппортунизм и лицемерное и тру­сливое примирение с ним, якобы только на время, якобы только по особым причинам и поводам. Война ви­доизменила десятилетиями выращенный оппортунизм, подняла его на высшую ступень, увеличила число и раз­нообразие его оттенков, умножила ряды его сторонников, обогатила их доводы кучей новых софизмов, слила, так сказать, с основным потоком оппортунизма много новых ручейков и струй, но основной поток не исчез. Напротив.

Социал-шовинизм есть оппортунизм, созревший до та­кой степени, что существование этого буржуазного нарыва попрежнему внутри социалистических партий стало не­возможным.

Люди, не хотящие видеть самой тесной и неразрывной связи социал-шовинизма с оппортунизмом, ловят отдель­ные случаи и «казусы» -такой-то-де оппортунист стал

 

 

интернационалистом, а такой-то радикал - шовинистом. Но это - прямо-таки не серьезный довод в вопросе о раз­витии течений. Во-1-х, экономическая основа шовинизма и оппортунизма в рабочем движении одна и та же: союз немногочисленных верхних слоев пролетариата и мещан­ства, пользующихся крохами от привилегий «своего» национального капитала, против массы пролетариев, массы трудящихся и угнетенных вообще. Во-2-х, идейно-поли­тическое содержание обоих течений одно и то же. В-3-х, в общем и целом старое, свойственное эпохе II Интер­национала (1889-1914), деление социалистов на течение оппортунистическое и революционное соответствует но­вому делению на шовинистов и интернационалистов.

Чтобы убедиться в верности этого последнего положе­ния, надо помнить правило, что в общественной науке (как и в науке вообще) дело идет о массовых явлениях, а не об единичных случаях. Возьмите 10 европейских стран: Германию, Англию, Россию, Италию, Голландию, Швецию, Болгарию, Швейцарию, Францию, Бельгию. В 8 первых странах новое деление социалистов (по интер­национализму) соответствует старому (по оппортунизму): в Германии крепость оппортунизма, журнал «Социалисти­ческий Ежемесячник» («Sozialistische Monatshefte») стал крепостью шовинизма. Идеи интернационализма поддер­жаны крайними левыми. В Англии в Британской социали­стической партии около 3/7 интернационалистов (66 голо­сов за интернациональную резолюцию против 84, по по­следним подсчетам), а в блоке оппортунистов (Рабочая партия 195 -f- Фабианцы -|- Независимая рабочая партия) менее V? интернационалистов *. В России основное ядро оппортунистов, ликвидаторская «Наша Заря», стало ос­новным ядром шовинистов. Плеханов с Алексинским бо­лее шумят, по мы знаем хотя бы по опыту пятилетия 1910-1914, что они неспособны вести систематическую пропаганду в массах в России. Основное ядро интернацио-

 

* Обычно сравнивают одну «Независимую рабочую партию» с «Британской социалистической партией». Это неправильно. Надо брать не организационные формы, а суть дела. Возьмите ежеднев­ные газеты: их было See -одна («Daily Herald» («Ежедневный Вестник». Ред.)) у Британской социалистической партии, другаяDaily Citizen» («Ежедневный Гражданин». Ред.)) у блока оппор­тунистов. Ежедневные газеты выражают фактическую работу про­паганды, агитации, организации.

 

налистов в России - «правдизм» и Российская социал-демократическая рабочая фракция, как представитель пе­редовых рабочих, воссоздавших партию в январе 1912 года. В Италии партия Биссолати и К°, чисто оппортунисти­ческая, стала шовинистской. Интернационализм представ­лен рабочей партией. Массы рабочих за эту партию; оппортунисты, парламентарии, мелкие буржуа за шови­низм. В Италии можно было в течение ряда месяцев сво­бодно делать выбор, и выбор сделан был не случайно, а сообразно с различием классового положения массовика-пролетария и мелкобуржуазных слоев.

* В Голландии оппортунистическая партия Трульстры мирится с шовинизмом вообще (не надо давать себя в об-' ман тем, что в Голландии мелкие буржуа, как и крупные, особенно ненавидят Германию, способную скорее всего «проглотить» их). Последовательных, искренних, горячих, убежденных интернационалистов дала марксистская пар­тия с Гортером и Паннекуком во главе. В Швеции оппор-тунистский вождь Брантинг возмущается обвинением не­мецких социалистов в измене, а вождь левых Хёглупд заявляет, что среди его сторонников есть люди, которые именно так смотрят (см. «Социал-Демократ» № 36). В Болгарии противники оппортунизма, «тесняки», печатно обвиняют германских социал-демократов в своем органе («Новом Времени» 196) в «сотворении пакости». В Швей­царии сторонники оппортуниста Грейлиха склонны оправ­дывать немецких социал-демократов (см. их орган, цюрих­ское «Народное Право»), а сторонники гораздо более радикального Р. Гримма создали из бернской газеты Нег-ner Tagwacht» 197) орган немецких левых. Исключением являются только две страны из 10, Франция и Бельгия, причем и здесь мы наблюдаем, собственно, не отсутствие интернационалистов, а чрезмерную (отчасти по причинам вполне понятным) слабость и придавленность их; не за­будем, что сам Вальян признавался в «u'Hurnanite» t98 в получении им от своих читателей писем интернациона­листского направления, из коих он ни одного не напечатал полностью!

В общем и целом, если брать течения и направления, нельзя не признать, что именно оппортунистское крыло европейского социализма предало социализм и ушло к шо­винизму. Откуда взялась его сила, его кажущееся веесилие в официальных партиях? Каутский, который очень хорошо умеет ставить исторические вопросы, особенно когда речь идет о древнем Риме и тому подобных, не слишком близких к живой жизни материях,- теперь, когда дело коснулось его самого, лицемерно прикиды­вается, будто не понимает этого. Но дело яснее ясного. Гигантскую силу оппортунистам и шовинистам дал их союз с буржуазией, правительствами и генеральными штабами. У нас в России очень часто забывают об этом и смотрят на дело так, что оппортунисты - часть социали­стических партий, что всегда были и будут два крайние крыла в этих партиях, что все дело в избежании «крайностей» и т. д. и т. п., как пишут во всех филистерских прописях.

В действительности формальная принадлежность оппортунистов к рабочим партиям нисколько не устраняет того, что они являются - объективно - политическим от­рядом буржуазии, проводниками ее влияния, агентами ее в рабочем движении. Когда геростратовски знаменитый оппортунист Зюдекум наглядно продемонстрировал эту социальную, классовую истину, многие добрые люди ахнули. Французские социалисты и Плеханов стали пока­зывать пальцами на Зюдекума,- хотя стоило бы Ван дер-вельде, Самба и Плеханову взглянуть в зеркало, чтобы увидать именно Зюдекума, с чуточку иным националь­ным обличьем. Немецкие цекистыфорштанд»), кото­рые хвалят Каутского и которых хвалит Каутский, поспе­шили осторожно, скромно и вежливо заявить (не называя Зюдекума), что они «несогласны» с линией Зюдекума.

Это смешно, ибо на деле в практической политике гер­манской социал-демократической партии один Зюдекум оказался в решающий момент сильнее сотни Гаазе и Каут­ских (как одна «Наша Заря» сильнее всех течений брюс­сельского блока, боящихся раскола с нею).

Почему? Да именно потому, что за спиной Зюдекума стоит буржуазия, правительство и генеральный штаб ве­ликой державы. Политику Зюдекума они поддерживают тысячами способов, а политику его противников пре­секают всеми средствами вплоть до тюрьмы и рас­стрела. Голос Зюдекума разносится буржуазной пе­чатью в миллионах экземпляров газет (как и голос Вандервельде, Самба, Плеханова), а голоса его противников нельзя услышать в легальной печати, ибо на свете есть военная цензура!

Все соглашаются, что оппортунизм - не случайность, не грех, не оплошность, не измена отдельных лиц, а со­циальный продукт целой исторической эпохи. Но не все вдумываются в значение этой истины. Оппортунизм выра­щен легализмом. Рабочие партии эпохи 1889-1914 годов должны были использовать буржуазную легальность. Когда наступил кризис, надо было перейти к нелегальной работе (а такой переход невозможно сделать иначе, как с величайшей, энергией и решительностью, соединенными с целым рядом военных хитростей). Чтобы помешать этому переходу, достаточно одного Зюдекума, ибо за него весь «старый мир», говоря историко-философски,- ибо он, Зюдекум, всегда выдавал и всегда выдаст буржуазии все военные планы ее классового врага, говоря практиче­ски-политически.

Это - факт, что вся немецкая социал-демократическая партия (и то же относится к французам и т. д.) делает только то, что приятно Зюдекуму, или что может быть терпимо Зюдекумом. Ничего иного нельзя делать ле­гально. Все, что делается честного, действительно социали­стического, в германской социал-демократической партии, делается против ее центров, в обход ее ЦК и ее ЦО, делается с нарушением организационной дисциплины, делается фракционно от имени анонимных новых цент­ров новой партии, как анонимно, напр., воззвание немец­ких «левых», напечатанное в«Вегпег Tagwacht» от 31 мая т. г.'". Фактически растет, крепнет, организуется новая партия, действительноъ рабочая, действительно револю­ционно-социал-демократическая, а не старая, гнилая, национал-либеральная партия Легина-Зюдекума-Каут-ского-Гаазе-Шейдемана и К° *.

 

* Крайне характерно то, что произошло перед историческим го­лосованием 4-го августа. Официальная партия набросила на это покрывало казенного лицемерия: большинство решило и все голо­совали, как один человек, за. Но Штребель в журнале «Die Inter­nationale» разоблачил лицемерие и рассказал правду. В социал-де­мократической фракции было две группы, пришедшие с готовым ультиматумом, т. е. с фракционным, т. е. с раскольническим реше­нием. Одна группа, оппортунистов, около 30 человек, решила - во всяком случае голосовать за; другая, левая, около 15 человек, ре­шила - менее твердо - голосовать против. Когда не имеющий ни какой твердой позиции «центр» или «болото» голоснул с оппортуни­стами, левые оказались разбитыми наголову и... подчинились! «Единство» германской социал-демократии есть сплошное лицеме­рие, прикрывающее фактически неизбежное подчинение ультима­тумам оппортунистов.

 

Поэтому такую глубокую историческую правду вы­болтал нечаянно оппортунист Monitor в консервативном «Прусском Ежегоднике» 20°, когда заявил, что оппорту­нистам (читай: буржуазии) вредно было бы, если бы теперешняя социал-демократия поправела,- ибо тогда рабочие ушли бы от нее. Оппортунистам (и буржуазии) нужна именно теперешняя партия, соединяющая правое и левое крыло, официально представляемая Каутским, кото­рый" все на свете сумеет примирить гладкими и «совсем-марксистскими» фразами. На словах социализм и рево­люционность - для народа, для массы, для рабочих; на деле - зюдекумовщина, т. е. присоединение к буржуазии в момент всякого серьезного кризиса. Мы говорим: вся­кого кризиса, ибо не только по случаю войны, но и по случаю всякой серьезной политической стачки и «фео­дальная» Германия, и «свободно-парламентарная» Ан­глия или Франция немедленно введут, под тем или иным названием, военные положения. В "этом не может сомне­ваться ни один человек, находящийся в здравом уме и твердой памяти.

Отсюда вытекает ответ на поставленный выше во­прос: как бороться с социал-шовинизмом? Социал-шови­низм есть оппортунизм, настолько созревший, настолько окрепнувший и обнаглевший за длинную эпоху сравни­тельно «мирного» капитализма, настолько определив­шийся идейно-политически, настолько тесно сблизив­шийся с буржуазией и правительствами, что нельзя мириться с нахождением такого течения внутри социал-демократических рабочих партий. Если можно еще ми­риться с тонкими и слабыми подошвами, когда ходить приходится по культурным тротуарам маленького провинциального города, то нельзя обойтись без толстых и подбитых гвоздями подошв, идя в горы. Социализм в Европе вышел из стадии сравнительно мирной и огра­ниченной тесными национальными пределами. Он вошел с войной 1914-1915 гг. в стадию революционных действий, и полный разрыв с оппортунизмом, изгнание его из рабочих партий назрели безусловно.

Разумеется, из этого определения задач, которые ста­вит перед Социализмом новая эпоха его мирового разви­тия, не вытекает еще непосредственно, с какой именно быстротой и в каких именно формах пойдет в отдельных странах процесс отделения рабочих революционно-социал-демократических партий от мелкобуржуазно-оппортуни­стических. Но отсюда вытекает необходимость ясно со­знать, что такое отделение неизбежно, и именно под этим углом зрения направлять всю политику рабочих партий. Война 1914-1915 гг. есть такой великий перелом исто­рии, что отношение к оппортунизму не может остаться старым. Нельзя сделать небывшим того, что было, нельзя вычеркнуть ни из сознания рабочих, ни из опыта бур­жуазии, ни из политических приобретений нашей эпохи вообще, того факта, что оппортунисты в момент кризиса оказались ядром тех элементов внутри рабочих партий, которые перешли на сторону буржуазии. Оппортунизм - если говорить в общеевропейском масштабе - был, Tab-сказать, в юношеском состоянии до войны. С войной он окончательно возмужал, и его нельзя сделать опять «невинным» и юным. Созрел целый общественный слой парламентариев, журналистов, чиновников рабочего дви­жения, привилегированных служащих и некоторых про­слоек пролетариата, который сросся со своей националь­ной буржуазией и которого вполне сумела оценить и «приспособить» эта буржуазия. Ни повернуть назад, ни остановить колеса истории нельзя - можно и должно безбоязненно идти вперед, от приготовительных, легаль­ных, плененных оппортунизмом, организаций рабочего класса к революционным, умеющим не ограничиваться легальностью, способным обезопасить себя от оппортунистской измены, организациям пролетариата, вступаю­щего в «борьбу за власть», в борьбу за свержение бур­жуазии.

Отсюда видно, между прочим, как неправильно смот­рят на дело те, кто ослепляет свое сознание и сознание рабочих вопросом, как быть с такими-то виднейшими авторитетами II Интернационала, с Гедом, Плехановым, Каутским и т. д. В действительности тут нет никакого вопроса: если эти лица не поймут новых задач, им придется остаться в стороне, или пребывать в плену у оп­портунистов, в каком они находятся в данное время. Если эти лица освободятся из «плена», едва ли встретятся поли­тические препятствия к их возвращению в лагерь рево­люционеров. Во всяком случае нелепо заменять вопрос о борьбе течений и смене эпох рабочего движения вопросом о роли отдельных лиц.

VIII

Легальные массовые организации рабочего класса яв­ляются едва ли не важнейшим отличительным признаком социалистических партий эпохи II Интернационала. В германской партии они были всего сильнее, и здесь война 1914-1915 г. создала перелом всего более острый, поставила вопрос всего более ребром. Ясно, что переход к революционным действиям означал роспуск легальных организаций полицией, и старая партия, от Легина до Каутского включительно, принесла в жертву революцион­ные цели пролетариата сохранению теперешних легаль­ных организаций. Сколько бы ни отрицали этого, факт налицо. За чечевичную похлебку теперешним полицей­ским законом разрешенных организаций продали право пролетариата на революцию.

Возьмите брошюру Карла Легина, вождя социал-демократических профессиональных союзов Германии: «Почему чиновники профессиональных союзов должны принимать больше участия во внутренней жизни пар­тии?» (Берлин, 1915). Это - доклад, прочтенный авто­ром 27 января 1915 г. перед собранием чиновников про­фессионального движения. Легин прочитал в своем докладе и перепечатал в брошюре один интереснейший документ, который иначе никогда не пропустила бы воен­ная цензура. Этот документ - так называемый «мате­риал для референтов округа Нидербарним» (предместья Берлина) - есть изложение взглядов левых немецких со­циал-демократов, их протест против партии. Революцион­ные социал-демократы - говорится в этом документе - не предвидели и не могли предвидеть одного фактора, именно:

«Что вся организованная сила германской социал-демократи­ческой партии и профессиональных союзов встала на сторону ведущего войну правительства, вся эта сила была употреблена в це­лях подавления революционной энергии масс» (стр. 34 брошюры Легина).

Это - безусловная правда. Правда и следующее ут­верждение того же документа:

«Голосование социал-демократической фракции 4-го августа означало, что другой взгляд, даже если бы он глубоко коренился в массах, мог бы проложить себе дорогу только не под руковод­ством испытанной партии, а лишь против воли партийных инстан­ций, лишь под условием преодоления сопротивления партии и про­фессиональных союзов» (там же).

Это - безусловная истина.

«Если бы социал-демократическая фракция 4-го августа выпол­нила свой долг, тогда, вероятно, внешняя форма организации была бы уничтожена, но дух остался бы, тот дух, который одушевлял партию во время исключительного закона и помог ей преодолеть все трудности» (там же).

В брошюре Легина отмечается, что та компания «вож­дей», которую он собрал слушать свой доклад и которая называется руководителями, чиновниками профессиональ­ных союзов, хохотала, слушая это. Им смешна мысль о том, что можно и должно создать нелегальные (как при исключительном законе) революционные организации в момент кризиса. А Легин, как вернейший сторожевой пес буржуазии, бил себя в грудь и восклицал:

«Это - явно анархическая мысль: взорвать организации, чтобы вызвать решение вопроса массами. Для меня нет никакого сомне­ния, что эта идея анархическая».

«Верно!» кричали хором (там же, стр. 37) лакеи бур­жуазии, именующие себя вождями социал-демократиче­ских организаций рабочего класса.

Поучительная картина. Люди развращены и отуплены буржуазной легальностью до того, что не могут даже понять мысли о необходимости других организаций, не­легальных, для руководства революционной борьбой. Люди дошли до того, что вообразили себе, будто легаль­ные союзы, по полицейским разрешениям существующие, есть предел, его же не прейдеши,- будто мыслимо во­обще сохранение таких союзов в эпоху кризиса, как ру­ководящих союзов! Вот вам живая диалектика оппорту­низма: простой рост легальных союзов, простая привычка туповатых, но добросовестных филистеров ограничиваться ведением конторских книг, привели к тому, что в момент кризиса эти добросовестные мещане оказались предате­лями, изменниками, душителями революционной энергии масс. И это не случайность. Перейти к революционной организации необходимо, этого требует изменившаяся историческая ситуация, этого требует эпоха революцион­ных действий пролетариата,- но переход этот возможен только через головы старых вождей, душителей рево­люционной энергии, через голову старой партии, путем разрушения ее.

А контрреволюционные мещане, разумеется, вопят: «анархизм!» - как оппортунист Эд. Давид вопил об «анархизме», разнося Карла Либкнехта. Честными социа­листами остались, видимо, в Германии лишь те вожди, которых оппортунисты бранят за анархизм...

Возьмем современное войско. Вот - один из хороших образчиков организации. И хороша эта организация толь­ко потому, что она - гибка, умея вместе с тем миллио­нам людей давать единую волю. Сегодня эти миллионы сидят у себя по домам, в разных концах страны. Завтра приказ о мобилизации - и они собрались в назначенные пункты. Сегодня они лежат в траншеях, лежат иногда ме­сяцами. Завтра они в другом порядке идут на штурм. Сегодня они проявляют чудеса, прячась от пуль и от шрапнели. Завтра они проявляют чудеса в открытом бою. Сегодня их передовые отряды кладут мины под землей, завтра они передвигаются на десятки верст по указа­ниям летчиков над землей. Вот это называется органи­зацией, когда во имя одной цели, одушевленные одной волей, миллионы людей меняют форму своего общения и своего действия, меняют место и приемы деятельности, меняют орудия и оружия сообразно изменяющимся об­стоятельствам и запросам борьбы.

То же самое относится к борьбе рабочего класса про­тив буржуазии. Сегодня нет налицо революционной си­туации, нет условий для брожения в массах, для повы­шения их активности, сегодня тебе дают в руки изби­рательный бюллетень - бери его, умей организоваться для того, чтобы бить им своих врагов, а не для того, что­бы проводить в парламент на теплые местечки людей, цепляющихся за кресло из боязни тюрьмы. Завтра у тебя отняли избирательный бюллетень, тебе дали в руки ружье и великолепную, по последнему слову машинной техники оборудованную скорострельную пушку,- бери эти орудия смерти и разрушения, не слушай сентимен­тальных нытиков, боящихся войны; на свете еще слиш­ком много осталось такого, что должно быть уничтожено огнем и железом для освобождения рабочего класса, и, если в массах нарастает злоба и отчаяние, если налицо революционная ситуация, готовься создать новые органи­зации и пустить в ход столь полезные орудия смерти и разрушения против своего правительства и своей буржуазии.

Это не легко, слов нет. Это потребует трудных подго­товительных действий. Это потребует тяжелых жертв. Это - новый вид организации и борьбы, которому тоже надо научиться, а наука не дается без ошибок и пораже­ний. Этот вид классовой борьбы относится к участию в выборах, как штурм относится к маневрам, маршам или к лежанию в траншеях. Этот вид борьбы становится в истории на очередь дня очень не часто,- зато его значе­ние и его последствия простираются на десятилетия. Те дни, когда можно и должно поставить в порядок борьбы такие приемы ее, равняются 20-тилетиям других исто­рических эпох.

...Сопоставьте с К. Логином К. Каутского:

«Пока партия была мала,- пишет он,- всякий протест против войны действовал в пропагандистском отношении, как мужествен­ный поступок... поведение русских и сербских товарищей в послед­нее время встретило всеобщее признание. Чем сильнее становится партия, тем больше переплетаются в мотивах ее решений пропаган­дистские соображения с учетом практических последствий, тем труднее становится отдать должное в равной мере мотивам обоего рода, а между тем нельзя пренебрегать ни теми ни другими. По­этому, чем сильнее мы становимся, тем легче возникают разногла­сия между нами при всякой новой, сложной ситуации» («Интернациональность и война», стр. 30).

От лепгаовских рассуждений эти рассуждения Каут­ского отличаются только лицемерием и трусостью. Каут­ский, по сути дела, поддерживает и оправдывает подлое отречение Легинов от революционной деятельности, но делает это исподтишка, не высказываясь определенно, отделываясь намеками, ограничиваясь поклонами и в сто­рону Легина и в сторону революционного поведения русских. Такое отношение к революционерам мы, русские, привыкли встречать только у либералов: либералы всегда готовы признать «мужество» революционеров, но вместе с тем ни за что не откажутся они от своей архиоппортунистической тактики. Революционеры, уважающие себя, не примут «выражения признательности» от Каутского, а отвергнут с негодованием подобную постановку во­проса. Если налицо не было революционной ситуации, если не обязательно было проповедывать революционные действия, тогда поведение русских и сербов неверно, тогда их тактика неправильна. Пусть же такие рыцари, как Легин и Каутский, имеют хоть мужество своего мне­ния, пусть скажут это прямо.

Если же заслуживает «признания» тактика русских и сербских социалистов, тогда непозволительно, преступно оправдывать противоположную тактику «сильных» пар­тий, немецкой и французской и т. д. Посредством наме­ренно неясного выражения: «практические последствия», Каутский прикрыл ту простую истину, что большие и сильные партии испугались роспуска их организаций, за­хвата их касс, ареста их вождей правительством. Это зна­чит, что Каутский оправдывает измену социализму сооб­ражением о неприятных «практических последствиях» ре­волюционной тактики. Разве это не проституирование марксизма?

Нас арестовали бы - заявил, говорят, на рабочем со­брании в Берлине один из голосовавших 4-го августа за кредиты социал-демократических депутатов. А рабочие кричали ему в ответ: «ну, что же тут было бы дурного?».

Если нет другого сигнала для передачи рабочим мас­сам и Германии и Франции революционного настроения и мысли о необходимости готовить революционные действия, то арест депутата за смелую речь сыграл бы полезную роль, как призывный клич для объединения в револю­ционной работе пролетариев разных стран. Такое объ­единение нелегко: тем обязательнее было именно стоящим наверху, видящим всю политику, депутатам взять на себя почин.

Не только при войне, но, безусловно, при всяком обо­стрении политического положения, не говоря уже о ка­ких-либо революционных действиях масс, правительство самой свободной буржуазной страны всегда будет грозить

распущенней легальных организации, захватом касс, аре­стом вождей и прочими такого же рода «практическими последствиями». Как же быть? Оправдывать ли на этом основании оппортунистов, как делает Каутский? Но это значит освящать превращение социал-демократических партий в национал-либеральные рабочие партии.

"Для социалиста вывод может быть только один: чи­стый легализм, только-легализм «европейских» партий изжил себя и превратился, в силу развития капитализма доимпериалистической стадии, в основу буржуазной рабо­чей политики. Необходимо дополнить его созданием неле­гальной базы, нелегальной организации, нелегальной социал-демократической работы, не сдавая при этом ни единой легальной позиции. Кап именно это сделать,- по­кажет опыт, была бы охота вступить на этот путь, было бы сознание необходимости его. Революционные социал-демократы России в 1912-1914 гг. показали, что эта за­дача разрешима. Рабочий депутат Муранов, лучше других державшийся на суде и отправленный царизмом в Сибирь, показал наглядно, что кроме парламентаризма министериабелъного (от Гендерсона, Самба, Вандервельде до Зю-декума и Шейдемана, которые тоже «министериабельны» вполне и вполне, их только дальше передней не пускают!) есть еще парламентаризм нелегальный и революционный. Пусть Косовские и Потресовы восхищаются «европей­ским» парламентаризмом лакеев или мирятся с ним,- мы не устанем твердить рабочим, что такой легализм, та­кая социал-демократия Легинов, Каутских, Шейдеманов заслуживает лишь презрения.

IX

Подведем итоги.

Крах II Интернационала выразился всего рельефнее в вопиющей измене большинства официальных социал-демократических партий Европы своим убеждениям и своим торжественным резолюциям в Штутгарте и Базеле. Но этот крах, означающий полную победу оппортунизма, превращение социал-демократических партий в национал-либеральные рабочие партии, есть лишь результат всей исторической эпохи II Интернационала, конца XIX и начала XX века. Объективные условия этой эпохи - пе­реходной от завершения в Западной Европе буржуазных и национальных революций к началу социалистических революций - порождали и питали оппортунизм. В одних странах Европы мы наблюдаем за это время раскол в ра­бочем и социалистическом движении, идущий - в общем и целом - именно по линии оппортунизма (Англия, Ита­лия, Голландия, Болгария, Россия), в других длительную и упорную борьбу течений по той же линии (Германия, Франция, Бельгия, Швеция, Швейцария). Кризис, со­зданный великой войной, сорвал покровы, отмел услов­ности, вскрыл нарыв, давно уже назревший, и показал оппортунизм в его истинной роли, как союзника буржуа­зии. Полное, организационное, отделение от рабочих пар­тий этого элемента стало необходимым. Империалистская эпоха не мирится с сосуществованием в одной партии пе­редовиков революционного пролетариата и полумещан­ской аристократии рабочего класса, пользующейся кро­хами от привилегий «великодержавного» положения «своей» нации. Старая теория об оппортунизме, как «законном оттенке» единой, чуждой «крайностей», партии превратилась теперь в величайший обман рабочих и ве­личайшую помеху рабочему движению. Не так страшен и вреден открытый оппортунизм, отталкивающий от себя сразу рабочую массу, как эта теория золотой середины, оправдывающая марксистскими словечками оппортуни­стическую практику, доказывающая рядом софизмов несвоевременность революционных действий и проч. Вид­нейший представитель этой теории и вместе с тем вид­нейший авторитет II Интернационала, Каутский, проявил себя первоклассным лицемером и виртуозом в деле про­ституирования марксизма. В миллионной немецкой пар­тии не осталось сколько-нибудь честных и сознательных и революционных социал-демократов, которые бы не отво­рачивались с негодованием от такого «авторитета», пылко защищаемого Зюдекумами и Шейдеманами.

Пролетарские массы, от которых, вероятно, около 9/ю старого руководительского слоя отошло к буржуазии, оказались раздробленными и беспомощными перед разгу­лом шовинизма, перед гнетом военных положений и воен­ной цензуры. Но объективная революционная ситуация, созданная войной и все расширяющаяся, все углубляю­щаяся, неизбежно порождает революционные настроения, закаляет и просвещает всех лучших и наиболее созна-

тельных пролетариев. В настроении масс не только возможна, но становится все более и более вероятной быстрая перемена, подобная той, которая связана была в России начала 1905 года с «гапонадой» 201, когда из отсталых пролетарских слоев в несколько месяцев, а иногда и недель, выросла миллионная армия, идущая за революционным авангардом пролетариата. Нельзя знать, разовьется ли могучее революционное движение вскоре после этой войны, во время нее и т. п., но во вся­ком случае только работа в этом направлении заслужи­вает названия социалистической работы. Лозунгом, обоб­щающим и направляющим эту работу, помогающим объединению и сплочению тех, кто хочет помогать рево­люционной борьбе пролетариата против своего правитель­ства и своей буржуазии, является лозунг гражданской войны.

В России полное отделение революционно-социал-де­мократических пролетарских элементов от мелкобур­жуазно-оппортунистических подготовлено всей историей рабочего движения. Самую плохую услугу ему оказывают те, кто отмахивается от этой истории и, декламируя про­тив «фракционности», лишает себя возможности понять действительный процесс образования пролетарской пар­тии в России, складывающейся в многолетней борьбе с различными видами оппортунизма. Из всех «великих» держав, участвующих в теперешней войне, Россия одна только в последнее время пережила революцию: ее бур­жуазное содержание, при решающей роли пролетариата, не могло не породить раскола буржуазных и пролетар­ских течений в рабочем движении. В течение всего, приблизительно двадцатилетнего (1894-1914) периода, который российская социал-демократия просуществовала, как организация, связанная с массовым рабочим движе­нием (а не только в виде идейного течения 1883- 1894 гг.), шла борьба пролетарски-революционных и мел­кобуржуазно-оппортунистических течений. «Экономизм» эпохи 1894-1902 годов был, несомненно, течением по­следнего рода. Целый ряд аргументов и черт его идеоло­гии - «струвистское» извращение марксизма, ссылки на «массу» в оправдание оппортунизма и т. д.- порази­тельно напоминают теперешний, опошленный, марксизм Каутского, Кунова, Плеханова и цроч. Было бы очень благодарной задачей напомнить теперешнему поколению социал-демократии старую «Рабочую Мысль» и «Рабочее Дело» в параллель с теперешним Каутским.

«Меньшевизм» следующего (1903-1908) периода был непосредственным, не только идейным, но и организа­ционным, преемником «экономизма». Во время русской революции он проводил тактику, объективно означавшую зависимость пролетариата от либеральной буржуазии и выражавшую мелкобуржуазные оппортунистические тен­денции. Когда в следующий за тем период (1908-1914) главный поток меньшевистского течения породил ликви­даторство,- это классовое значение данного течения стало настолько очевидным, что лучшие представители меньшевизма все время протестовали против политики группы «Нашей Зари». А эта группа,- единственная, ко­торая вела против революционно-марксистской партии рабочего класса систематическую работу в массах за по­следние 5-6 лет,- оказалась в войне 1914-1915 гг. социал-шовинистскою! И это в стране, где живо самодер­жавие, где не завершена далеко еще буржуазная револю­ция, где 43% населения угнетают большинство «инород­ческих» наций. «Европейский» тип развития, когда из­вестные слои мелкой буржуазии, особенно интеллигенция, и ничтожная доля рабочей аристократии могут «пополь­зоваться» привилегиями «великодержавного» положения «своей» нации, не мог не сказаться и в России.

К «интернационалистской», т. е. действительно рево­люционной и последовательно революционной, тактике рабочий класс и рабочая социал-демократическая партия России подготовлены всей своей историей.

P. S. * Эта статья была уже набрана, когда в газетах появился «манифест» Каутского и Гаазе, вкупе с Бернштейном, которые увидали, что массы левеют, и готовы теперь «помириться» с левыми - конечно, ценой сохра­нения «мира» с Зюдекумами. Поистине, Madchen fur alle!

 

 

Написано во второй половине             Печатается по тексту

мая-первой половине июня 191S г.     Сочинений  В.   И. Ленина,  4  изд.,

Напечатано в 1915 е. в журнале          

«Коммунист»   Л5 1-2

 

 

Подпись:   Н.    Ленин

 

Сайт создан в системе uCoz