Анти-Сорос

 

Глава первая

 

Общие замечания

 

   Идея написания книги, посвящённой критике воззрений на мировую капиталистическую систему Дж. Сороса, а также его «духовного отца» К. Поппера возникла у меня относительно давно. Однако прошло довольно много времени, прежде чем я решился отложить все важные дела и посвятить большую часть своего свободного времени критическому анализу книги Сороса «Кризис мирового капитализма».

   Тот факт, что капитализм как общественный строй находится в кризисе, и этот кризис не является обычным элементом капиталистического цикла, становится всё более очевидным, причём не только марксистам, но и таким апологетам капиталистических порядков как Дж. Сорос. Нарастающая анархия производства, возникновение транснациональных корпораций, фактический крах либерализма и возможности функционирования свободной рыночной экономики без государственного вмешательства – всё это отразилось в политико-экономических и философских доктринах 20 века.

   20 век был веком противостояния двух общественно-экономических формаций: социализма и капитализма. Социализм, в силу молодости и ряда других факторов потерпел временное поражение, но речь сейчас не об этом. Экономическое, политическое и военное противостояние с естественной неизбежностью порождало противостояние идеологическое. Если буржуазная идеология 19 – начала 20 в. прямо провозглашала, что капитализм «вечен», а частная собственность – «естественное» условие человеческого существования, то начиная с 30-х годов 20 в. наиболее видные его апологеты стали доказывать, что-де капитализм превращается в новый,  некапиталистический строй, в «государство всеобщего благоденствия». Карл Поппер, вообще отрицавший реальность капитализма, называвший его вымыслом Маркса, «совершенно ложной и весьма претенциозной теорией», определил этот «некапиталистический строй» «открытым обществом». Эту доктрину Поппер развил в своей книге «Открытое общество и его враги», где противопоставил «открытые» капиталистические общества «закрытым» фашистским и коммунистическим. Джордж Сорос взял основополагающие идеи Поппера и развил их дальше, в применении к теории и практике биржевой спекуляции, апологетике капиталистических порядков и уничтожению социализма в странах Восточной Европы и СССР. Об этом мы поговорим в дальнейшем. Сейчас же, для того, чтобы читателю была более понятна наша критика идей Сороса, необходимо рассмотреть вкратце сущность основных воззрений Поппера.

   Итак, Поппер делит все общества на «открытые» и «закрытые». Модель закрытого общества строится на основе племени. Для племенного общества характерно подчинение внешним слепым силам. Предписания (законы, обычаи) и запреты (табу) полностью определяют всю жизнь общества и человека. Здесь все связаны повелениями и запретами, ибо люди лишены способности критической оценки и самостоятельного принятия решений. В этом и нет нужды, за них всё решено традицией, её действие представляется естественным, единственно возможным, а отнюдь не навязанным. Племя выступает в качестве образца, прототипа закрытого общества, но последнее вовсе не сводится к племени. Поппер говорит, что он будет именовать магическое, племенное или коллективистское общество закрытым. В этот разряд у него попадают фашизм и коммунизм.

   Напротив, открытое общество – рациональное и критичное. Оно есть царство свободы и разума. Человек здесь сознаёт свою автономность. В системе управления открытое общество демократично, в экономике оно требует свободного рынка.

   Совершенно очевидно, что «открытое общество» есть ничто иное, как идеализированный и прикрашенный капитализм. Все разговоры о царстве свободы и разума – это лишь громкие фразы, которые были актуальны в 18 веке, когда нарождавшаяся буржуазия боролась с монархией и феодализмом. Когда же капитализм вступил в свою империалистическую стадию, когда он превратился в мирового кровопийцу, когда горстка развитых стран («открытых обществ», так сказать) живёт за счёт колоний («закрытых обществ»), а сегодня неоколониальной эксплуатации – в сто крат замаскированной и в сто крат более тяжёлой, когда вся политика построена на лицемерии и лжи, когда самые зверские преступления против народов называются борьбой за демократию, говорить о свободе и разуме есть вершина всякой неправды. Автономность человека? Что это!? Неужели высшее благо? А не является ли оно простым выражением отчуждения человека в условиях господства над ним товарного производства. Не является ли оно выражением буржуазного индивидуализма? Сэр Карл Поппер, будучи оголтелым апологетом капиталистических порядков, на эти вопросы ответить конечно не может. Далее. Свободный рынок. Уже во времена, когда Поппером писалась книга «Open Society and it’s Enemies» («Открытое общество и его враги») свободный рынок был чем-то невозможным. В 40-е годы происходил бурный рост государственно-монополистического капитализма, государство всё больше вмешивалось в процессы обращения и воспроизводства капитала. Только на этом до сих пор и держится капитализм, ибо на современном уровне производительных сил свободная конкуренция неминуемо ведёт к монополии, к чрезвычайной концентрации производства и капитала. Поэтому пожелание свободного рынка означат только лишь поклон в сторону умершего либерализма.

   Что касается западной демократии, то это опять-таки миф, созданный господами-буржуа и навязанный всему миру через идеологов, вроде Поппера. О какой демократии может идти речь, если буржуазные правительства ставятся не народом, а финансово-промышленными группировками: Морганами, Рокфеллерами, Хантами и т.д., если буржуазные выборы есть лишь умелое «промывание мозгов» народу с помощью подконтрольных средств массовой информации.

   Вообще идея «открытого общества» неоригинальна и состоит из традиционных либеральных заклинаний, «то, во что верит западный мелкий буржуа»: отрицание деспотизма и насилия, защита прав и свобод человека, свобода мысли и идейный плюрализм, система политической демократии западного образца. В социальном плане Поппер говорит о борьбе с бедностью (в частном секторе предлагается организовать общественные работы, чтобы уменьшить безработицу, в периоды спада эти работы следует расширять), помощи несчастным и страдающим от несправедливости, борьбе с демографическим взрывом (причём имеются в виду меры по сокращению населения не только в афро-азиатских и латиноамериканских странах, но и в Европе – типичный пример неомальтузианства!!!), обучении ненасилию. 

   Известно, что Поппер отрицал исторический подход, отрицал возможность познания исторических законов, более того, считал «историцизм» основой тоталитаризма. Это и сыграло с ним плохую шутку. «Открытое» и «закрытое» общества превращаются в какие-то надысторические категории, не зависящие от способа производства и обмена, они возникают сами собой из пустоты. Страх перед анализом истории, раскрытием безусловных и объективных её законов, перед возможностью увидеть крах капитализма (даже размалёванного в виде «открытого общества») заставляет Поппера отвергать историзм и утопать в болоте неразрешимых иным способом противоречий.

   Государство, право – всё это оказывается у Поппера первичным по отношению к экономике, к базису, к способу производства и обмена. По Марксу, рассуждает Поппер, политика оказывается на последнем месте, она зависит от системы экономических классовых отношений, характер которых диктуется развитием техники. Поппер переворачивает всё с ног на голову. Для него “политическая власть имеет фундаментальный характер”: “Политическая власть … может контролировать экономическую власть. Это приводит к громадному расширению области экономической деятельности. Мы можем, к примеру, разработать рациональную политическую программу для защиты экономически слабых. Мы можем создать законы, ограничивающие эксплуатацию…” Поппер замечает, что “причин, по которым мы не могли бы это сделать, не существует”. Таким образом, государство представляется ему базисом по отношению к экономике. Оно определяет пути экономического развития, и нет факторов, способных помешать ему избрать и осуществить ту или иную линию. Такая установка органически вплетается в канву историко-философских представлений Поппера, сводящихся к отрицанию исторических закономерностей, к волюнтаризму (в истории возможно всё, история зависит от нас).

   И здесь налицо выступает ничто иное, как вульгаризация марксизма буржуазными идеологами. Согласно материалистическому пониманию истории определяющим моментов  в историческом процессе является производство и воспроизводство действительной жизни. Это обусловлено тем, что все мы, люди, материальные существа, и прежде чем заниматься политикой, наукой, искусством, религией, мы должны есть, пить, иметь жилище, одежду и т.д. Можно конечно сколько угодно утверждать, что «ни хлебом единым жив человек» и это верно, но пусть кто-нибудь попробует не есть день, два, неделю, год – останутся ли у него силы для подобных философских размышлений! Следовательно, воспроизводство материальной жизни лежит в основе любого общества, и причём это воспроизводство носит не какой-то случайный, разовый характер, а повторяется изо дня в день, из года в год, только потому, что людям для удовлетворения своих естественных нужд постоянно требуется еда, питьё, одежда и много чего ещё, и чем больше прогресс цивилизации, тем более растут эти потребности. Большего марксисты никогда не утверждали. Если кто-то искажает это положение в том смысле, что экономический момент является единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в пустую, лишённую всякого смысла фразу.

   Государство исторически возникает на обломках родового строя, когда уровень производительных сил приводит к расколу общества на богатых и бедных, свободных и рабов. Государство становится необходимым для того, чтобы держать в повиновении господствующему классу прочих негосподствующих классов. Разделение общества на классы, связанное с ростом производительных сил – вот основа возникновения государства. Раз возникнув, государство как самостоятельная сила, в общем и целом должна следовать за движением производства, но в свою очередь она оказывает обратное воздействие на производство в силу полученной её однажды самостоятельности. Экономика определяет политику государства, политика государства, в свою очередь оказывает влияние на экономику. Вот она, диалектика, которую тысячу раз проклинает Поппер на страницах своих трудов. Воздействие политики государства на экономику может быть троякого рода: политическая власть может содействовать экономическому развитию, тогда последнее идёт быстрее;  политическая власть может препятствовать экономическому развитию – тогда рано или поздно она терпит крах; политическая власть может толкать экономическое развитие в ту или иную сторону – этот случай сводится к двум другим. Одно ясно, во втором и третьем случаях политическая власть может нанести экономике непоправимый вред, может вызвать растрату сил и материала в огромном количестве. Взять хотя бы действия российских властей в 90-е годы 20 в., когда политическая власть на радость Западу деиндустриализацию российской экономики.

   Что касается истории, то её мы делаем сами, но, во-первых, при определённых предпосылках и условиях. Среди них экономические, в конечном счете, являются решающими. Но и политические, религиозные и т.д. условия играют  определённую, подчас значительную роль, хотя и не решающую.  Во-вторых, история делается таким образом, что конечный результат получается от столкновения тысяч отдельных воль, причём каждая из этих воль становится тем, что она есть, благодаря совокупности особых жизненных обстоятельств. В результате такого перекрещивания бесконечных параллелограммов сил выходит одна равнодействующая – то или иное историческое событие.

   Что касается философии Поппера, которую взял за основу и Сорос, то здесь также царит невероятная путаница.

    Поппера обычно не относят к позитивизму, но его философия ближе всего стоит к этому направлению, несмотря на то, что он всячески стремился выйти за его пределы. Сам Поппер называет свою философию «критическим рационализмом», потому что считает, что каждый ученый должен быть готов представить свои идеи на суд критики. Это должно иметь силу не только для науки, но и для всей социально-политической жизни. И это есть критерий того, что Поппер называет «открытое общество». Впрочем, вообще это отличительная черта нашего «плюралистичного» в буржуазном смысле этого слова времени. Если вы стараетесь доказать что-то, предъявляете неопровержимые аргументы в пользу чего-либо, вас тут же обвиняют в фанатизме, безапелляционности. «Апелляционность», - вот что необходимо сегодня, полный идейный разброд, то так, то эдак, ничего наверняка знать нельзя. «Апелляционность» - вот чего не хватает марксистам, говорят господа-буржуа!

    Далее нам придётся немного отвлечься от рассмотрения попперовских идей, дабы показать собственно их источник.

        В отличие от позитивистов 19 века, которые утверждали, что проблемы, поставленные тысячелетним развитием философии, неразрешимы, неопозитивисты напротив заявляют, что все эти вопросы по своей сути «псевдопроблемы», «мнимые вопросы», а потому главной задачей философии является именно изгонять эти вопросы, вскрывать их бессодержательность, их истоки, коренящиеся, по мнению неопозитивистов, в несовершенстве как научного, так и обыденного языка.

   Согласно неопозитивизму, предложения из которых состоят философские, а также теологические, этические и эстетические учения, не являются научными, так как они не могут быть проверены опытным путём или же доказаны (=опровергнуты) путём логических рассуждений. В этом смысле неопозитивизм характеризует философские предложения как подлинные или как псевдопредложения. Отсюда следует вывод, что опровержения псевдопредложения также являются псевдопредложениями, ввиду чего наука должна просто исключить их из своего языка, а не заниматься ими хотя бы даже с целью их опровержения.

   Утверждение, что их двух противоположных «метафизических» положений ни одно не является истинным, провозглашается неопозитивистами в качестве доказательства их «беспартийности», того, что они стоят выше идеализма и материализма.  В действительности, какими бы терминологическими ухищрениями не пользовались философы, мы всегда можем найти два основных направления в решении философских вопросов. Взять ли за первичное природу, материю – и считать вторичным сознание, дух, ощущение, опыт (любимое словечко позитивистов, начиная с Маха и Авенариуса), либо наоборот, считать первичным опыт, сознание, а вторичным, производным, природу, материю, внешний мир. Вот великий основной вопрос философии, который нельзя завуалировать никакой гелертерской схоластикой.

    Вот что писал Ленин в своей гениальной книге «Материализм и эмпириокритицизм» по поводу этой «беспартийности»:

 

   «Из всех партий, - справедливо говорил наш Иосиф Дицген, - самая гнусная есть партия середины… Как в политике партии всё более группируются на два основных класса, так и наука делится на два основных класса; там – метафизики, здесь – физики и материалисты. Промежуточные элементы и примиренческие шарлатаны со всяческими кличками, спиритуалисты, сенсуалисты, реалисты и т.д. и т.д. падают на своём пути в то в то, то в другое течение. Мы требуем решительности, мы хотим ясности. Идеалистами называют себя реакционные мракобесы, а материалистами должны называться все те, которые стремятся к освобождению человеческого ума от метафизической тарабарщины… если мы сравним обе партии с прочным и текучим, то посредине лежит нечто кашеподобное»

   Правда! «Реалисты» и т.п., а в том числе и «позитивисты», махисты и т.д. – все это жалкая кашица, презренная партия середины в философии, путающая по каждому отдельному вопросу материалистическое и идеалистическое направление. Попытки выскочить из этих двух коренных направлений в философии не содержат в себе ничего, кроме «примиренческого шарлатанства» (В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 18, стр. 357).      

 

   На деле, неопозитивисты, вроде Витгеншейна, Поппера скатились к самой примитивной метафизике, идеализму, антиисторизму. «Предложения», «очищение языка» - все это не более чем схоластические увертки.

   Поставим вопрос: как же с точки зрения неопозитивизма отделить псевдопредложения от научно осмысленных предложений. Таким критерием предлагается  принцип верифицируемости, согласно которому истинность всякого утверждения должна быть установлена, в конечном счете, путём его сопоставления с чувственными данными индивида. Ненаучными предложениями неопозитивисты считают все те, которые не поддаются эмпирической проверке (верификации), состоящей из конечного числа наблюдений.  Перед нами чистейшей воды идеализм. Нет наблюдающего, проверяющего индивида – нет и истинности, нет объективной, независимой ни от чьей воли и сознания реальности.

   Здесь неопозитивисты явно спекулируют на том, что в науке имеется много теоретических положений, строгая проверка которых или законченное логическое доказательство на данном историческом уровне ещё невозможны. Но ведь и атомистика в течение тысячелетий находилась в таком положении, и гелиоцентрическая система Коперника. Тем не менее, они представляют собой великие образцы научной теории.

   Научное знание, согласно неопозитивизму, состоит из эмпирических и логико-математических предложений. С этим мы могли бы согласиться, если бы имелось в виду, что наука представляет собой единство эмпирического и теоретического знания, в котором теоретическое знание основывается на эмпирическом. Но неопозитивисты идеалистически истолковывают эмпирическое и теоретическое знания и метафизически противопоставляют их друг другу. 

   Вообще, нет ничего более путаного, чем неопозитивистские бредни о верифицируемости. Если невозможно выделить предложения «чистого» опыта (как напоминает махизм!!!), то есть зафиксированные данные чувственного опыта исследователей, то и принцип верификации оказывается несостоятельным, поскольку единственным критерием верифицируемости научных положений считается именно это сведение к чувственным данным.  Если исходить из этого нелепого неопозитивистского принципа, то такие обобщения, как например, «все люди смертны», «все тела протяжённы» не могут быть проверены полностью, следовательно, неистинны, ненаучны. С этой точки зрения невозможно верифицировать ни один закон науки, так как в действительности верифицируется не сам закон, а лишь конечное число его наблюдаемых проявлений. Тем самым верификация становится бесконечной.

   Явная бессмыслица принципа верифицируемости, лишающего законы науки всякого познавательного значения, вынудила неопозитивистов заменить принцип верифицируемости принципом опровергаемости, или фальсифицируемости. Так, в своей «Логике научного исследования» Поппер показывает, что всеобщее не может быть верифицировано, то есть подтверждено эмпирическими фактами и наблюдениями. Взамен верификации Поппер выдвигает принцип фальсификации, то есть опровержения: научное знание должно быть принципиально опровержимым. «Теория (имеется в виду система эмпирических предложений – прим. автора), - рассуждал Поппер, - которая не может быть опровергнута каким бы то ни было мыслимым событием, ненаучна. Неопровержимость не есть достоинство теории (как часто думают люди), а её недостаток» (K.R. Popper. Philosophy of Science, - “British Philosophy in the Mid-Century. A Cambridge Symposium. London, 1957. p. 159). Типичная буржуазная трусость, шатание из стороны в сторону, боязнь занять определённое положение. Никудышный буржуазный плюрализм!  

   Таким образом, эмпиризм Поппером не отбрасывается, а только трансформируется. Ведь если утверждение «Все люди смертны» фальсифицируемо, то это означает, что может найтись такой человек, который бессмертен. Но тогда это означало бы или, что это утверждение является только эмпирическим, а не теоретическим, или, что тот самый бессмертный — не человек. Ведь человек как таковой объективно смертен. Поэтому «демаркация» между наукой и «метафизикой», которую хочет провести здесь Поппер, не получается.

   Нетрудно доказать, что Поппер субъективистски истолковывает само понятие научности теории, основывающейся на эмпирических данных. Ф. Энгельс говорил: «Что вода при температуре от 0 до 100 С жидка – это вечный закон природы, но, чтобы он мог иметь силу, должны быть налицо: 1) вода, 2) данная температура и 3) нормальное давление. На Луне вовсе нет воды, на Солнце имеются только составляющие её элементы, и для этих небесных тел указанный закон не существует» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 553.). Но значит ли это, что данный закон опровергается упомянутыми фактами. Конечно, нет. Это значит только, что всякое научное положение относится к определённому кругу фактов.

   Отождествлять эту определенность научного положения с его принципиальной опровергаемостью, как это делает Поппер, значит субъективистски истолковывать относительность истины. Несомненно, что любое научное положение является истинным в тех условиях, относительно которых оно сформулировано, и не может быть истинным при любых условиях, раз эти условия не учтены в самом содержании этого положения. Поппер же называет истинными только те положения науки, которые могут быть опровергнуты.

   Диалектическую противоположность истины и заблуждения он истолковывает как отсутствие противоречия. Но во всякой относительной истин, поскольку она является объективной истиной, имеется зерно абсолютной истины. Этого как раз в силу своего «плюрализма» и не хочет признавать Поппер, истолковывая относительную истину как верование, лишённое объективного содержания.

  Таким образом, мы видим, что по своей сути принцип фальсифицируемости ничем не отличается от принципа верифицируемости. И там и там возможность эмпирической проверки высказываний науки является обязательным условием их осмысленности.

  Специальную статью «Что такое диалектика?» Поппер посвятил критике диалектики. Здесь он имеет в виду диалектику Гегеля и Маркса. Но фактически Поппер критикует не диалектику, а антитетику, именно то, что было в прошлом у Шеллинга. Диалектика, со времен Платона и Сократа и кончая Гегелем и Марксом, была все-таки логикой, а не метафизикой. У Поппера же рождается совершенно невозможное словосочетание — диалектическая метафизика. В классической немецкой философии метафизика снимается в диалектике. Уже Кант считал, что его трансцендентальная логика является очерком метафизики. В позитивизме она отбрасывается, а вместе с ней отбрасывается и теоретическое мышление. Но она возвращается везде, где возникает потребность в мыслящем рассмотрении вещей.

  Поппер взялся критиковать диалектику, марксистский диалектический материализм, но уровень и характер его критики таков, будто он критикует какой-нибудь посредственный учебник по «диамату» для 10 класса средней школы. Все это делает критику диалектики Поппером ненаучной, претенциозной, с ярко выраженным антимарксизмом и антисоветизмом. Поппер видит в диалектике основу тоталитаризма, а потому отвергает её, так сказать, с порога. Впрочем, на деле этом можно объяснить только одним – а именно страхом перед действительным историческим анализом.  

   Итак, мы вкратце рассмотрели взгляды Поппера на политэкономию, историю и философию. В основных чертах эти идеи заимствовал Сорос. Но если первый был лишь теоретиком буржуазного общества, пусть и прикрытого кличкой «открытое общество», то второй не ограничился одной только теорией и начал под видом филантропии распространять это «открытое общество», а по сути своей империализм, по всей земле. Можно конечно сколько угодно говорить о «филантропии» Сороса. В действительности это очередной миф. Сорос – это империалист в рясе филантропа. Именно с его деятельностью связано превращение в труху мировой системы социализма и каждого из социалистических государств в отдельности. Разумеется, об этом предпочитают умалчивать те господа, которые денно и нощно клянчат у его института гонорары за пособничество в продвижении империализма по всей Земле (говоря тарабарским языком «строительстве открытого общества»).

   Теперь мы переходим к рассмотрению собственно книги Дж. Сороса «Кризис мирового капитализма».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Отдел первый

 

Глава вторая

 

Философия

 

1.     Ошибочность и рефлексивность

 

А) Мышление и реальность

 

   «Каково отношение между мышлением и реаль­ностью?» - с этого вопроса Дж. Сорос начинает изложение теории рефлексивности. Более правильно этот вопрос должен был бы звучать так: каково отношение между бытием и мышлением, а следовательно, также мышлением и познанием. Впрочем, подобные «упущения» мы можем сплошь и рядом встретить у буржуазных философов и экономистов, которые считают своим «священным долгом» изобретать новые словечки, новые понятия для старых процессов и явлений. Но именно эта игра в понятия и помогает им запутывать самые простые вещи, вуалировать те или иные проблемы в экономике, в политике и философии.

   «Ошибочность означает, что наше понимание мира, в котором мы живем, по своей сущности несовершенно».

     Так ли это? В этой формулировке, известное и безусловное философское положение о том, что наши знания о мире в каждый данный момент времени не могут быть исчерпывающими, дополнено словами: «по своей сущности». Что означает это дополнение? Не более чем признание невозможности познания мира, его закономерностей, отрицание достоверности наших знаний, отрицание объективной истины, утверждение, что мир полон «вещей в себе», которые не могут быть никогда познаны наукой, стать «вещами для нас». Вот вам типичный агностицизм!

   «Концепция открытого общества основана на призна­нии нашей ошибочности».

   Это лишь замаскированная словесной эквилибристикой идея буржуазного плюрализма мнений, который господа либералы считают основой демократии. В действительности этот самый плюрализм мнений есть, грубо говоря «бардак мнений», когда один утверждает, что 2+2=4, другой, что =5, и все, в силу необходимости защищать ценность индивидуального мнения, оказываются правы. «Ничего нельзя знать наверняка» - вот он, «великий» принцип буржуазного обывателя-агностика, который ничего дальше своего носа не видит, не хочет видеть, боится видеть.   

   Буржуазия, осыпая проклятиями Советский Союз, всегда говорила о гнёте идеологии, о насаждении единообразия мыслей и т.д. Но разве она сама не навязывает трудящимся ежеминутно и ежечасно через средства массовой информации свою идеологию? Идеологию остервенелой погони за прибылью, дикого индивидуализма, человеконенавистничества, безнравственности и стяжательства. Но самое главное здесь состоит даже не в этом. Подобный «плюрализм мнений», а по сути «разброд и шатания» в умах людей, крайне выгоден буржуазии, ибо для неё представляет смертельную опасность рабочий класс, вооружённый цельной и передовой теорией марксизма, ясно говорящей о неизбежности крушения капитализма.

Вопрос об отношении мышления и реальности, а если говорить на научном марксистском языке, об отношении мышления к бытию, имеет две стороны. Во первых, как относится мышление к бытию, что является первичным: дух или природа? Философы разделились на два больших лагеря сообразно тому, как они отвечали на этот вопрос. Те, кто считал, что дух первичен, а материя производна, вторична, составили лагерь идеалистов, те же, кто считал, что материя первична, а сознание, дух вторичны и являются особым свойством материи, составили лагерь материалистов. И во-вторых, как относятся наши мысли об окружающем мире к самому этому миру? В состоянии ли наше мышление познать действительный мир, можем ли мы в наших понятиях и представлениях составить верное отражение действительности? На философском языке этот вопрос называется вопросом о тождестве мышления и бытия. Диалектике вообще видит реальное тождество в акте перехода, превращения действительности (бытия) в мысль, а мысли в действительность. И такое тождество – повседневно осуществляемый каждым человеком факт. Каждый, познавая вещь, превращает ее в понятие; и каждый, реализуя свой замысел в поступке, в акте изменения вещи, превращает свое понятие в вещь.

   Между «человеком вообще» (как созерцающим и мыслящим) и природой самой по себе, «природой вообще», есть важнейшее «опосредствующее звено», упускаемое из виду многими философами. Это опосредствующее звено, через которое природа превращается в мысль, а мысль – в тело природы, есть практика, труд, производство. Именно производство (в широчайшем смысле этого слова) превращает предмет природы в предмет созерцания и мышления. Сравнивание понятия с предметом возможно, поскольку понятие (мышление) – не есть некий дух, существующий вне времени и пространства, а есть форма деятельности реального человека в реальном времени и пространстве.

Понятие есть не состояние коры головного мозга, а форма деятельности общественного человека, преобразующего природу. Поэтому сравнение понятия с его предметом – не сравнение вещи с вещью (как это делал Фейербах), а формы деятельности человека с продуктом и результатом этой деятельности. Прежде чем созерцать, человек практически действует с реальными вещами, и в процессе этого действования образуются все его представления.

Реальная предметная деятельность человека, преобразующего природу, это и есть акт отождествления, или согласования, формы деятельности человека с формой вещи.

Между предметом и представлением (понятием, теорией и т.д.) имеется реальный мост, действительный переход – чувственно-предметная деятельность общественно-исторического человека. Именно через этот переход вещь превращается в представление, а представление – в вещь. При этом – что самое важное – представление возникает только в процессе реальной деятельности человека с вещью, созданной человеком для человека, т.е. на основе предмета, созданного трудом или хотя бы только вовлеченного в этот труд в качестве средства, предмета или материала. На основе вещей, созданных человеком, возникает далее и способность образовывать представления о вещах, еще не опосредованных трудом, – о естественно-природных вещах. Но ни в коем случае не наоборот. На основе вещей неопосредованной природы способность к образованию представлений у человека не возникает.  Это доказывает современная психология.

   Философское положение о несовершенстве наших знаний на каждом данном отрезке исторического развития науки говорит о возможности и необходимости их непрерывного совершенствования в процессе практической деятельности. Это положение касается всех наук: и общественных и естественных.

    Ленин в своих «Философских тетрадях» писал:

   «Жизнь рождает мозг. В мозгу человека отражается природа. Проверяя и применяя в практике своей и в технике правильность этих отражений, человек приходит к объективной истине». (Ленин В.И. Полн.собр. соч. т.28).

    Процесс исторического развития познания тем самым есть не только процесс складывания истин относительных в истину абсолютную в её полном объеме как исчерпывающем и точном знании о мире, но и процесс складывания частных абсолютных истин. Имеющиеся к каждой относительной истине зёрна абсолютной истины в процессе познания складываются и именно поэтому абсолютная истина в полном объеме к которой мы бесконечно приближаемся, выступает как результат сложения истин относительных.

    Сто пятьдесят лет назад большинство физиков и химиков полагали, что атомы реально существуют и представляют собой нечто вроде неделимых шариков. Даже в этом весьма относительном по своей истинности представлении имелись элементы абсолютной истины. Таково утверждение: «атомы химических элементов реально существуют». Всё последующее развитие физики и химии это положение не отменило и не отменит этого элемента абсолютной истины.  Но в этой относительной истине имелись элементы заблуждения, например, мысль о неделимости атома, представление о нём как об упругом твердом шарике и т.д.

  Сорос, если и соглашается с тем, что естественные науки могут вырабатывать известные общие закономерности (конечно об абсолютных истинах ни слова), то в общественных науках царит «ошибочность». Он утверждает, что «участники общественных событий не могут основывать свои решения на знании по той простой причине, что такого знания не существует в момент, когда они принимают свои решения».

   Таким образом, концепция ошибочности пропагандирует самый примитивный агностицизм, предназначенный исключительно для сферы, в которой осуществляет свою деятельность Сорос, сферы фондовых рынков, где действительно трудно (но не значит, что невозможно) предугадать дальнейший ход событий, где господствует анархия производства. И между тем за этой анархией стоят вполне конкретные экономические законы обращения и накопления капитала, действующие независимо от того, что думают о них биржевики, финансисты или кто-нибудь ещё.  

   Политическая экономия Маркса, верно отображая сущность капитализма и законы его экономического развития, будучи в целом относительной истиной, содержит абсолютную истину в главном – в понимании основных противоречий и законов развития капитализма, в обосновании необходимости его революционного превращения в социализм. Соответствие прибавочной теории Маркса (как и всех других составляющих частей марксизма) с практикой не могут изменить никакие обстоятельства, будь то переход от домонополистического капитализма к монополистическому и далее к государственно-монополистическому по той простой причине, по которой вечна истина, что Наполеон умер 5-го мая 1821 года.  

   Известная пословица говорит, что если бы геометрические аксиомы задевали интересы людей, то они опровергались бы. Это всецело относится к буржуазной философии и политической экономии, в частности к теории ошибочности Сороса. Раз никто ни о чём не может знать достоверно, значит, нет опасности революционного преобразования общества, значит, господа-буржуа могут и дальше «спокойно» грабить пролетариат. Но между тем, аксиомы остаются аксиомами. Приведём совсем простой пример. Даже если написать учебники математики, в которых будет утверждаться, что 2+2=5, если такое неправильное решение будут пропагандировать все СМИ, все самые «уважаемые» люди, то это никак не отменяет того факта объективной реальности, что если я ставлю перед собой два предмета, а затем ещё два предмета, то я вижу четыре предмета, а не пять. Или другой пример. Можно сколько угодно говорить о том, что революция на Украине была совершена народом, недовольным результатами выборов. Но это никак не отменяет того реального факта, что за ней стоял монополистический и военный капитал американских миллиардеров, в том числе и Сороса.    

   Сорос просто судит обо всех явлениях мира с узкой точки зрения фондового спекулянта, погружённого в мир анархии капиталистического производства, а потому считает, что законы биржи есть всеобщие законы бытия. Неуверенность в завтрашнем дне, постоянная смена курсов валют, цен на акции, структурные кризисы в различных отраслях – всё это отражается в голове Сороса в виде агностической теории ошибочности. Теория рефлексивности создана для обоснования этого «ограниченного агностицизма». Более того, Сорос является апологетом капитализма, его идеологом, а потому прибегает к всевозможным ухищрениям для замазывания (вернее, представления в ином свете) вопиющих противоречий современности. 

     

 

 

Б) Теория рефлексивности

 

«Мышление людей играет двойную роль: это одновременно и пассивное отражение реальности, которую они стремятся по­стичь, и активный элемент, влияющий на события, в которых они участвуют» - говорит Сорос.

И далее

«Наше мышление является частью реальности; оно руководит нашими действиями, а наши действия влияют на происходя­щие события. Ситуация зависит от того, что мы (и другие) думаем и как мы действуем. События, в которых мы участву­ем, не являются неким самостоятельным критерием, по кото­рому можно судить об истинности или ложности наших мыс­лей. В соответствии с правилами логики, утверждения счита­ются истинными в том и только в том случае, если они соот­ветствуют фактам. Но в ситуациях, включающих мыслящих участников, события не происходят независимо от того, что эти участники думают; они отражают влияние решений уча­стников. В результате они не могут считаться независимым критерием для определения истинности утверждений. В этом заключается причина того, что наше понимание по существу несовершенно».

      Мышление является отражением действительности. Но отражение это опять-таки не есть пассивный механический акт, не есть бездушная фотография действительности. Мышление и тут и там есть только отражение действительности, в лучшем случае приблизительно верное (адекватное, идеально точное) его отражение.

      Мышление влияет на события, в которых участвуют люди. Это верное утверждение Сорос настолько абсолютизирует, что превращает его в бессмыслицу. Когда речь идёт о влиянии нашего сознания на «общественные события» необходимо указать уровень этих событий. Мы участвуем во множестве общественных событий и думаем о них, но активно влиять мы можем только на события нашего микроокружения: дома, на работе, в месте проведения досуга. Например, если мы заметили на улице факт нарушения общественного порядка, мы можем вмешаться в это событие и оказать влияние на его исход. А на макрообщественные события мы, и тем более наше мышление, влиять не способны. Сорос же понятие «рефлексивность» относит исключительно к макрообщественным событиям.  Он утверждает: «Мы можем выделить банальные, повседневные события и исторические события. В повседневных событиях проявляется только одна из двух рефлексивных функций: либо пассивная функция, либо функция участника, одна из функций не реализуется вообще» и «именно рефлексивность делает любой процесс подлинно историческим».

Далее. Если допустить, что понятие «рефлексивность» относится исключительно к макрообщественным событиям, то необходимо дать точное определение понятия «мыслящий участник». О них Сорос говорит следующее:

«Экономические и общественные события, в отличие от событий, которые изучаются физиками и химиками, включают мыслящих участников. И именно мыслящие участники могут изменять правила экономической и общественной системы просто в силу своих представлений об этих правилах».

И далее:

«Когда дело касается финансовых рынков и проблем макроэкономики, возникает другая ситуация. Ожидания играют важную роль, эта роль является рефлексивной. Участники основывают свои решения на своих ожиданиях, а будущее, которое они пытаются предугадать, зависит от решений, принимаемых ими сегодня. Разные решения приводят к разному будущему. Поэтому решения не относятся к чему-либо, данному независимо. Это дает основания для появления элемента неопределенности как в решениях, так и в последствиях. Поэтому участники должны не только знать, что представляет собой конечное равновесие, но они должны одновременно желать этого; они также должны знать, что все остальные знают о нем и хотят именного этого результата. Это достаточно условный набор предположений, но он был предложен со всей серьезностью».

Это описание указывает, что Сорос говорит о макрообщественных процессах, а под мыслящими участниками подразумевает множество руководителей микроуровня. По его мнению, эти руководители действуют по собственному произволу. При этом Сорос полностью игнорирует тот факт, что все руководители действуют в определённых условиях, которые создаются отнюдь не ими, а зависят от многочисленных факторов, не поддающихся, вследствие всевластия анархии производства, какому-либо упорядочению, а потому господствующих над людьми вопреки их воле и сознанию. Руководитель Иванов может думать и действовать в одном направлении, руководитель Сидоров может думать и действовать в другом направлении, а мировой рынок будет функционировать независимо от того, какие решения примут Сидоров, Иванов, Петров и тысячи и тысячи им подобных.

Мнение, согласно которому будто бы идеями и представлениями людей созданы условия их жизни, а не наоборот, опровергается всей предшествующей историей человечества, в которой всегда результаты оказывались иными, чем того желали, более того, часто противоположными тому, чего желали.

Каждый отдельный производитель в мировом хозяйстве сознаёт, что он вносит определённое изменение в технику производства, каждый капиталист сознаёт, что он обменивает определённые продукты на другие, но эти производители и эти капиталисты не сознают, что они изменяют этим общественное бытие. Сумму всех этих изменений в масштабах всего мирового хозяйства не может охватить мышление и 1000 человек. Главное, что возможно открыть (и марксизм-ленинизм открыл их) объективные законы этих изменений, показать в главном и основном логику этих изменений и их историческое развитие. Общественное сознание отражает общественное бытие, но они  вовсе не тождественны. Таким образом, общественное бытие независимо от общественного сознания, а тем более от сознания отдельных людей, руководителей. Люди живут, хозяйничают, производят продукты, обменивают их – из всего этого складывается необходимая последовательность событий, цепь развития, независимая от их общественного сознания, никогда не охватываемая ими полностью. Самая главная задача человечества – охватить это объективную логику развития общественного бытия в общих и основных чертах для того, чтобы как можно более ясно приспособить к ней своё общественное сознания и сознание передовых классов всех капиталистических стран, то есть заменить общество, в котором господствует анархия производства и разрушительная конкуренция, на общество, в котором управление средствами производства осуществляется по заранее обдуманному, научно разработанному плану, капитализм – социализмом.

По сути, перед нами материализм в области естественных наук, ибо Сорос признаёт, что  «существуют события, происходящие независимо от того, что кто-либо думает; эти явления, например движе­ния планет» и идеализм в области общественных наук.

«Подлинно историческое событие не только меняет мир; оно меняет наше понимание мира, это новое понимание, в свою очередь, оказывает новое и непредсказуемое влияние на сам наш мир. Таким событием была Французская революция» - говорит Сорос.

Чистейшей воды идеализм! Хорошо по этому поводу писал Энгельс в «Анти-Дюринге»:

«…Конечных причин всех общественных изменений и политических переворотов надо искать не в головах людей, не в возрастающем понимании ими вечной истины и справедливости, а в изменениях способа производства и обмена; их надо искать не в философии, а в экономике соответствующей эпохи. Пробуждающееся понимание того, что существующие общественные установления неразумны и несправедливы, что «разумное стало бессмысленным, благо стало мучением», - является лишь симптомом того, что в методах производства и в формах обмена незаметно произошли такие изменения, которым уже не соответствует общественный строй, скроенный по старым экономическим условиям» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 20, стр. 278).

Эти слова Энгельса являются самым сильным оружием против всякого исторического идеализма, в том числе и против идеализма Сороса.

 

В) Неопределённость

 

Выше мы выяснили, что рефлексивность есть ничто иное, как идеалистическая абсолютизация обратного влияния нашего сознания, наших стремлений, воли, чувств на окружающий мир, главным образом, на макрообщественные события. Сорос  в своей теории совершенно не учитывает тот факт, что люди не могут творить историю по собственному произволу, как кому хочется.  

Концепция неопределённости, разработанная Соросом – это запутанный мудрёными словечками и исковерканный неверными теоретическими посылками механизм отражения окружающего мира в человеческой голове, которое никогда не может быть абсолютно полным, абсолютно верным и абсолютно исчерпывающим, а может быть только приблизительным, более или менее верным. 

Итак, что же такое неопределённость. Согласно теории рефлексивности события внешнего мира пассивно влияют на наше сознание, мы в свою очередь активно влияем на эти события (причём эта возможность, как мы уже сказали выше, неимоверно расширяется), но при этом наше отражение внешнего мира является неточным, неполным, искажённым, неопределённым.

  «…реф­лексивность является следствием несовершенного понимания со стороны участников. Если бы по какому-либо счастливому стечению обстоятельств люди были одарены совершенным знанием, то двустороннее взаимодействие между их мыслями и внешним миром можно было бы просто проигнорировать. Поскольку подлинное состояние мира было бы совершенным образом отражено в их взглядах, результаты их действий так­же совершенно совпадали бы с их ожиданиями. Неопреде­ленность была бы устранена, поскольку она происходит от обратной связи между неточными ожиданиями и незаплани­рованными последствиями ожиданий людей, пусть и меняю­щихся, но всегда небеспристрастных» – говорит Сорос.

Фактически это рассуждение является отражением функционирования фондового рынка в голове Сороса, где ничего нельзя сколько-нибудь точно предсказать заранее, где конъюнктура меняется каждую минуту, а ожидания игроков чаще всего не совпадают с результатами. Неопределённость, неточность, ожидания – все эти термины порождены анархией, царящей на фондовой бирже. Здесь действительно никто из участников не может понять дальнейшего хода событий, здесь каждый ожидает прибыль, но получает её далеко не всякий. Заблуждение Сороса состоит здесь в том, что всю эту анархию он связывает только лишь с неточным отражением в сознании людей объективной реальности, отсюда с неточными ожиданиями и далее с незапланированными последствиями ожиданий. Он совершенно не учитывает того факта, что помимо воли тех или иных участников, приблизительно верно (а может быть и неверно) отражающих объективную реальность, осуществлению их целей могут мешать определённые условия, какие-то обстоятельства. Игнорирование объективных, не зависящих от воли и желания людей материальных условий общественной жизни приводит Сороса к волюнтаризму, пренебрежению законами истории и экономики, к субъективному идеализму. Впрочем, это вполне сообразуется с его неопозитивистской философией, с философией Поппера в частности, который отрицал исторические законы, ставя на их место волю отдельных людей.

Сорос не видит того, что анархия на мировом рынке, в том числе и фондовом, порождается вовсе не превратным отражением действительности Сидором или Карпом, а тем, что товарное производство изначально носит стихийный характер, никем не контролируется, и учитывая современные масштабы мирового рынка эта анархия приобретает действительно колоссальный характер: одни корпорации действуют в одном направлении, другие в другом; одни государства ставят такие-то протекционистские барьеры, другие – такие-то; в одной части мирового рынка кризис, в другой – бум; сегодня капитал сконцентрирован здесь, а через час – на другом конце планеты и т.д. и т.п. И всё это неизменно сопровождается остервенелой разрушительной конкуренцией, тысячи предприятий рождаются, и десятки тысяч погибают или поглощаются более крупными, фондовый рынок трясет, как корабль в бурю, и всё это никем и ничем не упорядочено, ибо даже меры государства по регулированию экономики не могут упорядочить отношений на мировом рынке в целом, более того, создаётся новый узел противоречий: между государственным регулированием и общемировой анархией производства.

Вот подлинное лицо неопределённости! И совершенно очевидно, что это состояние не является таким, что «егоже не перейдеши». Современная транснациональная корпорация в своей деятельности являет собой зародыш социалистического планирования экономики в мировых масштабах. Необходимо только сменить старую загнившую форму новой, освободить колоссальные современные производительные силы от уродливой логики присвоения прибавочной стоимости. Совершить скачок от капитализма к социализму, из «царства необходимости в царство свободы». Только тогда отношения людей (в самом широком смысле) станут понятными им самим, и исчезнет пресловутая «неопределённость». Впрочем, об этом мы поговорим впоследствии, когда перейдем к критике соросовской политической экономии.       

 

Г) Рефлексивность в истории идей

 

В главе первой мы уже говорили о том, как неопозитивисты переворачивают с ног на голову понятие истины. У Сороса в данном пункте полнейшее теоретическое болото. «Парадокс лжеца» это по правде интересный парадокс, однако здесь дело вовсе не в нём. На этом примере Сорос в лучших традициях позитивизма начинает запутывать понятие истины, придавать ему мистический и нелепый вид.